8
Дальше, накатанным порядком – судебное следствие. Следствие, которое, как мне уже известно, никогда ничего не пытается всерьёз выяснить, потому что ему всё заранее известно – от прокурора, непогрешимого источника истины. A priori, как говорили древние латинцы. Да плЮвать! Меня больше присутствие Светланы озадачивает. – В качестве кого? – хочется мне спросить, употребив её всегдашнюю ехидную фразу. – В каком качестве она здесь находится? – да из-за решётки задавать вопросы пока не полагается.
Объявляется допрос свидетелей. Всё веселее! Чем дальше в лес, тем толще партизаны. Какие тут, к чёртям свинячьим, могут быть свидетели? Свечку держать им поручили, что ли? Света, помню, посмеивалась: “Ты же свечку не держал?! А раз не держал – помалкивай, жди, когда позовут подержать”. Но так и не позвали, обошлись имеющимся освещением.
Дальше проистекает обычная, ну прям как в совковые времена, бодяга. Вызывают по одному банковских сослуживцев Димы, чтобы те рассказали, каким он был хорошим работником, верным товарищем и примерным семьянином в живом, то есть бывшем, виде. Вызывают моих сослуживцев, товарищей по преферансу и соседей по дому, дабы выпытать что-либо существенное о склонности подсудимого к дебошам и отвратительно несовременным сценам ревности. Я, сам себе защитник, до поры не встреваю. Рано, да и что я могу прибавить к обрисованному свидетелями моральному облику. Какой обрисовали, такой, видимо, и есть. Глупо противоречить, им виднее. И судят меня, если я правильно понял прокурора и его объебон, за умышленное битьё по голове с летальным исходом, а не за сомнительный – прежде всего для меня самого – моральный облик.