30
Ещё через месяц мы вновь попытались склеить разбитое. Я сам в очередном приступе малодушия предложил ей вернуться и всё забыть. Без всяких условий.
Вернулась. Но забыть ничего не удавалось – потому что не удалось бы никогда. Дети это чувствовали: были непривычно послушными, не шалили и не смеялись. В доме лежал то ли уже готовый покойник, то ли некто при смерти.
А спустя пару недель, на День Победы, Света уехала с детьми и родителями в наше общее загородное поместье Зубарёво. Меня родители взять в своё авто отказались: уж больно разобиделись за случившийся мерзкий скандал, за страшный ущерб, нанесённый репутации их единственной дочери, за все её безвинные тяжкие муки и горькие слёзы. В их глазах честь не от поступков зависит, а исключительно от их огласки. Как у той блудливой французской королевы с её злосчастными подвесками…
Одному проводить длинные праздники было скучно. Точнее, было бы скучно, да чёрт меня понёс, приспичило зачем-то сунуться в квартиру её предков. Разумеется, явилось новое разоблачение: Света, кто бы догадался, уклонилась от весенних ударных сельхозработ в родительском поместье. То есть якобы уехала, для меня зачем-то изобразила отъезд, однако, как выяснилось, фактически пребывала в родительской квартире – принаряженная и в состоянии нетерпеливого ожидания. Но ждала она явно не меня, зря я опять не ко времени припёрся.
Когда женщина уходит, её не остановить. Странно, что эта всё ещё не уходила. А ещё волей-неволей получается, что теперь её конспиративные встречи взяли под свой патронаж мама с папой. Одобрили, стало быть. С такой силой мне вовек не совладать!
Светлана, отдадим дань её сообразительности, сама поняла: возвращаться в мой дом ей теперь, пожалуй, окончательно не стоит. Мы расстались так, что не состоялся, ввиду его явной неуместности, даже контрольный поцелуй в затылок.
Свободное копирование
