Разлюбовь. Житейская хроника - 13

      13

      Я не догадываюсь, я точно знаю, что читать чужие письма не есть хорошо. А я прочёл, и нет мне, и никогда не будет, прощения! Но.

      Случилось это тем же летом. Понять, что мне в руки попало именно письмо, можно было, только до конца прочитав его. Начало не содержало обращения. И лежала бумажка в нашем общем секретере, на виду. Подвернулась мне при уборке. Другими словами, заведись у меня тайная любовница, письмо к ней я в этом общедоступном месте ни в жисть не оставил бы. Ну, разве только в том специальном случае, если бы хотел либо её подставить, либо сам демонстративно нарывался на разоблачение. Или уж по безмерной беспечности.

      Оказалось, что это именно письмо. Черновик. К неназванному, однако постепенно угадываемому адресату. Явно не ко мне, как поначалу показалось. Нелогичное, смятенное, сумбурное. Искреннее. Попрёки в том, что партнёр, злоупотребив доверием, цинично воспользовался ею, как женщиной, Света чередовала то с признаниями в любви, то с жалобами на отсутствие должного внимания. Вычислять здесь было особо нечего.

      Сразу сообщу, что оригинал письма был в надлежащее время уничтожен на моих глазах автором. Что ж, это святое право автора. Гоголь аж целый том романа уничтожил, да заодно ещё кипу других произведений, не спросясь потомков. Я оправдываюсь только в том, что не цитирую, а пересказываю. Возможные неточности по этой причине никто не подтвердит и не опровергнет, но это, считаю, пустяк. Сука жизнь уточнила все неточности, развеяла все сомнения.

      Стало ясно, что в нашей семье имеет место нештатная ситуация. Авария. Я выбираю это слово, потому что в катастрофу так сразу не хотелось верить. Вопреки фактам – не хотелось. По-страусиному. Ну не Чернобыль же! Хотя, вот ирония: участники и свидетели тамошней ядерной катастрофы долго и, хочется верить, вполне добросовестно затруднялись с прозрением и считали её именно аварией – ограниченной по масштабу и вполне терпимой по своим последствиям. Помните телевизионное и газетное враньё первых дней после глобальной катастрофы? Так вот, поначалу оно действительно было почти искренним – от неведения. От неспособности осознать случившееся.

      Хотя значения того факта, что письменные признания в любви, которых в свой адрес я так никогда и не дождался: ни как любовник, ни как супруг – оказались обращёнными к другому мужчине, отнюдь не следовало преуменьшать. Даже если это покамест была не любовь, а всего лишь ранняя беременность новой любовью. Велика ли мне радость, что адресата, возможно, об этом зачатии пока даже не известили?! Сегодня, в 2009 году, в ходу жизнерадостный рекламный слоган частных клиник: “За ваши деньги – любой аборт!” Но, во-первых, я не сторонник абортов. А, во-вторых, не было таких денег, поскольку не было никаких.

      О многом догадываясь, я, как это и положено начинающему рогоносцу, почти ничего не знал наверняка. Высказанная вслух Мечта о Спонсоре. Откровенная зависть к коллегам, укравшим у недалёкой бизнес-тёти её любимые старинные цацки. Безразличие к моим проблемам – а я ж живой человек, хоть и толстокожий, как осёл! Почти полное отстранение супруги от домашних дел и забот. Собранные вместе, все эти признаки свидетельствовали об имеющих место в нашей семье переменах не самого благоприятного свойства. Теперь ещё и письмо. Не следовало ждать, пока что-то случится – всё, очевидно, уже случилось.

      Да, поверить в это было трудно, но не поверить – решительно невозможно.

                Ничего не будет больше. И надеяться смешно.

      Ну и не хрен считать свой персональный случай уникальным. Разве в пору романтических тайных встреч ты, Коржов – уже не воинствующий, но всё же атеист – не пытался, заткнув подальше то, что нахально выдавал за мировоззрение, лицемерно вымолить у Бога десять лет счастья с любимой? Десять, она не даст соврать!

      Вымолил? Баста, Небеса с тобой в расчёте! У Всевышнего добавки не просят. Так нишкни в прах, смирись и терпи.

      Марине Влади с Владимиром Высоцким судьба отпустила как раз двенадцать лет. Брутто, а не подряд. Да что там! Рейх, горделиво прозванный тысячелетним, просуществовал ровно столько же. Не прикидывайся, Коржов, полным, клиническим идиотом. Ты дал ей возможность врать, а она ею охотно злоупотребила. Тебе ли сомневаться в этой её способности? Тебе ли по собственному опыту не знать: для того, чтобы воспользоваться твоей женой, как женщиной, вовсе недостаточно самому этого хотеть? Надо, чтобы и она этого очень захотела.

      И всё же, авария или катастрофа? Напоминаю, что полиция нравов в нашей семье не учреждалась – за предполагаемой ненадобностью. Ну, попробуем пока не драматизировать. Я что, не знаю, как порой легко возникает – и с той же лёгкостью умолкает! – зов плоти? Играй, гормон! И про коня о четырёх ногах тоже знаю. Правда, перед заключением брачного союза что-то, помнится, говорилось о похождениях. Или хотя бы о поползновениях к ним? И о категорическом отказе в снисхождении, ежели что.

      Но глупо рушить семью из-за такой, возможно, мелочи, как проявившееся после долгого затворничества кокетство. Без которого, право же, любая женщина много теряет даже в глазах собственного мужа. Отелло с его надуманными подозрениями выглядит сегодня не слишком убедительно. Гораздо страшнее настоящая измена. В той её смертельной разновидности, для которой, строго говоря, наличие другого мужчины вовсе не является непременным условием. Достаточно, если имеющийся вдруг перестал удовлетворять требованиям и вызывать интерес. Измена через разлюбовь. Тут самая ретивая полиция нравов окажется бессильной.

      Я малодушно решил, что ещё не всё потеряно, и у меня остаётся время, чтобы разобраться. Возможно, даже чёртова прорва времени. Тем более, что альтернатива имелась всего одна: действовать, не разбираясь. Но я сознавал цену вопроса, поэтому позволить себе ею воспользоваться никак не мог.