13
До сих пор тошнота подступает, как вспомню это раболепное ожидание. Два года в младенчестве, пять в школе, пять в вузе, шесть в Александрове с первой семьёй, два с половиной в Кишинёве и ещё пять – в упомянутом ожидании – всего больше четверти века из прожитых на свете тридцати девяти лет прошли для меня в общежитиях. Язык не повернётся врать, будто бы это были худшие годы. Не метрами, пусть даже и квадратными, измерял я ценности и радости жизни. Но ясно же, что в зрелом возрасте оставаться с семьёй без жилья, без элементарной автономии – хотя бы это лично меня и устраивало! – никак не свидетельствовало о жизненном успехе, а на взгляд со стороны выглядело просто некрасиво.
Тебе, Катя, шёл только третий год, когда мы вселились в квартиру, и тебе этот переезд решительно не понравился. Настолько, что после садика ты отказывалась идти домой и упрямо тащила меня в сторону общежития – к друзьям, к свободе. Уговоры не действовали; спасало только то, что физически я был сильнее. Я просто брал тебя подмышку и нёс домой, как свёрточек; а ты, хулиганка, дрыгалась изо всех сил, так что потом приходилось отыскивать в сугробах твои разлетевшиеся валенки, и верещала, в сумерках пугая прохожих, голосом, неожиданно громким при таких мелких габаритах: “Фочу в общагу! Никогда не пойду я в эту проклятую квартиру!”
Я её тоже проклял впоследствии. Но до этого было ещё очень далеко. Нечего ещё было проклинать.
Свободное копирование
