31
– Насколько я понимаю, в кругах, из которых ты происходишь и к которым принадлежишь, не больно-то принято рожать перед свадьбой? И, тем более, вместо свадьбы?
Отвечать на эти ехидные вопросы Света не торопилась. Не только принимать решения, но даже обсуждать их пока не хотела ни с кем – из суеверного страха. От собственных родителей таила своё новое состояние. Но и ехать со мной в отпуск на Вуоксу отказалась – из тех же, видимо, соображений. Хотя (читайте рыбацкую главу) там ей было бы хорошо.
Однако, сколько ни откладывай, всё равно придётся решаться. Мы же не кенгуру, которые умеют в случае необходимости произвольно задерживать развитие плода в утробе. Для Малышки, внутри которой тайно, пока ещё ненаблюдаемо для посторонних, уже жила своей жизнью ещё одна малышка, пришло время дать согласие на брак со мной. Разумеется, мне доступно объяснили, дабы сильно не заносился, что к этому согласию её, увы, вынуждают обстоятельства.
Мне в создаваемом мини-государстве отводились роли премьер-министра и министра обороны. Ключевой пост министра финансов согласилась взвалить на себя Света. За два года я уже имел множество поводов убедиться, что единственная дочь весьма обеспеченных родителей отнюдь не белоручка, чего вполне можно было ожидать, и не мотовка. Наоборот, с восторгом узнавал, какая она домовитая хозяйка, как здорово шьёт и вяжет, какие замечательные торты печёт и какие несравненные пирожки жарит. А что безумно любит всякие цветные тряпочки, так покажите мне женщину, которой эта слабость не присуща. Нет, я знал одну, но то была Светлана Первая, Кузюка…
Теперь вносились последние уточнения и во все прочие аспекты предстоящей нам совместной жизни. В частности, Светлана заявила, что хочет оставить себе девичью фамилию.
- Да не запрещаю я тебе хотеть. Мне это не совсем безразлично, но я переживу. Мне важно, чтобы наши дети были Коржовы, а относительно собственной фамилии – можешь выбирать сама.
На том и порешили. Единогласно. Запомните это, детишки. И моё согласие оставить ей её фамилию было ошибкой. Которую я, увы, не в состоянии был предвидеть и предотвратить.
- А вот какую еду ты не любишь больше всего? – спросила однажды Малышка.
Я уже хорошо знал её вкусы: поесть любит, но не лакомка, особых изысков не жаждет. Из командировок я возил ей в голодный Александров самые простые сладости: кос-халву с цельным фундуком, рахат-лукум, да и просто ржаным лепёшкам она всегда была рада. В этом плане наши предпочтения совпадали. Никакие торты, никакие пироги её фигуре повредить не могли бы. Скорее, наоборот.
- Знаешь, Света, меня взращивали на таких кормах, что было не до выбора. И перловку жру, и кулеш. И лягушек, если дадут. Хотя, пожалуй, случись мне в будущей нашей жизни остаться без молочного киселя, я нисколько не стану грустить.
- Коржов, а что, бывает такое блюдо? Ты не смеёшься? Вот удивил, так удивил! Непременно отыщу рецепт и специально научусь для тебя готовить! Кто бы мог подумать: молочный кисель…
Это шутливое обещание, к моему счастью, так и осталось невыполненным. А вот услышав мой вопрос об отношении к супружеской неверности, в которой, как вы знаете, мы оба в своё время преуспели, она мгновенно посерьёзнела и, как всегда, когда хотела высказать нечто важное, медленно, почти запинаясь, объявила: ничто не удержит её под одной со мной крышей и дня, если вдруг случится узнать о моих похождениях. Да хотя бы о поползновениях к похождениям.
Я был абсолютно убеждён, что в нашем семейном государстве совершенно отсутствует всякая необходимость учреждать полицию нравов, равно как и счётную палату. Да, по части нравов обоим есть в чём каяться, однако именно это обстоятельство разве не должно упасти нас, подобно прививке, от рецидивов? Скорее мы на всю оставшуюся жизнь обречём себя питаться исключительно молочным киселём, нежели вдруг перестанем доверять друг другу. Ну не для того мы, каждый из нас, шли к этому союзу – через предательство прежнего спутника, через сопротивление среды – чтобы, заключив его, вдруг помыслить затем о неверности.
Хотя, сами понимаете, немногие из нас, смертных, избежали этого греха. Из двенадцати апостолов трое открыто предали своего Учителя: один сребреников ради, за что и проклят навеки, другой с малодушного перепугу, а третьему – видимо, в прошлой жизни он был естествоиспытателем – в подкрепление к вере понадобились вдруг ещё и доказательства. Но ведь не самые скверные люди, согласитесь! Да и грех, похоже, из категории простительных, если один из них, апостолов: тот, кто отрекался троекратно – вскоре даже стал главой Церкви. Хотя сам я этот грех простительным никогда не считал. Но ведь не моей мерой меряется!
Человеческая изощрённость, так уж несовершенно мы устроены, особенно преуспела в том, что касается безжалостного обличения чужих грехов и, напротив, всяческого оправдания собственных. Впрочем, почему бы не допустить возможность искреннего раскаяния? Этим грехом мы уже испытаны, так что довольно. Не знаю, как ей, а мне совершаемый выбор представлялся окончательным, и минувшие два года внебрачных (теперь уже добрачных) отношений только подтверждали его основательность. Я был убеждён, что она сможет дать мне гораздо больше счастья, чем это до сих пор удавалось другим женщинам, а я постараюсь подарить ей столько детей, сколько она захочет. Откуда же возьмётся сила, способная разомкнуть наши объятия и толкнуть меня в чужие?!
Или её – в чужие?!.
Свободное копирование
