Младенчество - 1

Жил-был Я. Глава 1. Младенчество

        Жил-был Я

        Не слишком подробное авторское жизнеописание,

        адресованное детям Екатерине и Сергею в надежде,

        что дети когда-нибудь поймут и простят

        их непутевого отца.

Я пишу вам, чтобы узнать,

существуете ли вы в действительности…

(Из безымянного письма к А. Эйнштейну)

Я бессмертен, пока я не умер.

      (Арс. Тарковский)

      Аннотация

      Одну книгу может написать каждый. Хотя бы потому, что всякая жизнь единственна, неповторима и принадлежит только её обладателю. Да, эта книга может оказаться талантливой, посредственной, вообще никудышной. Несостоявшейся. Как и сам автор, впрочем. Как его жизнь. Единственное, на мой взгляд, но существенное ограничение: она должна быть честной. Даже если в жизни пишущего это достоинство, простите за каламбур, было не в чести.

      То, что перед вами – это как раз такой опыт. Попытка. Насколько она удалась, судить вам.

      Спасибо всем!

    Глава 1. Младенчество

      Почти не помню себя, но помню…

        (М. Щербаков, После детства)

      Отец мужчины – детство.

          (Вильям Вордсворт)

      1

      22 марта 1949 года, то есть в день Сорока Мучеников, в четыре часа пополудни, под знаком Овна, в забытом Богом селе Верхний Карабут Воронежской губернии, в крохотной крытой соломой хатенке, на глиняной лежанке русской печи, сам, без посторонней помощи, явился на свет я – ваш отец и просто человек.

      Тогда еще человечек, конечно. Пищал, наверное. Не помню. Зато отлично помню мамины рассказы об этом событии. Больше тридцати лет мне потребовалось, чтобы осознать простую, в сущности, истину: человек всегда все делает сам. Даже рождается сам. Даже умирает – сам. Так что половину программы я уже выполнил. Сразу.

      Моя мама Мария Ивановна (в девичестве Голованева) в годы войны оказалась в эвакуации в селе Покров Владимирской области. Теперь это город со знаменитой шоколадной фабрикой. Маме было 16, когда эта проклятая война началась, через год наступающие немцы уже вышли на Дон. Все, кроме стариков и детей, бежали от напасти, а уж девушки, понятно, в первую очередь. Дед Иван Петрович и бабушка Елена Петровна остались при доме и хозяйстве, считая, что бояться им нечего. И вправду, война в этих местах внешне выглядела тихой: наши без боя ушли на лесистый левый берег Дона; немцы капитально закрепились-окопались на высоком правом, затем очень скоро уступили свои позиции союзникам-итальянцам, а сами двинули на Сталинград, где их вскоре ждала погибель.

      Лягушатники не были жестокими, в оправдание своего прозвища охотно обменивали у местных пацанов свои сигареты на донских упитанных квакуш. Но когда наши деревенские парни привели с левого берега армейских разведчиков, а те устроили перестрелку, укрывшись за домом деда, итальянцы, не церемонясь, сожгли хату минометами.

      Теперь, начиная с середины 80-х, эти ветераны приезжают с детьми и внуками на места боев, отыскивают затянувшиеся уже траншеи, окопы и блиндажи, роняют над ними свои южно-сентиментальные слезы и сопли. Еще ужасаются состоянию школы: мы, был грех, осквернили ее в 1942 году, но ведь полвека с тех пор, а лучше не стала.… Дают, совершенно официально, чтобы не украли, деньги на восстановление. Их, правда, все равно украли. Хорошие были деньги: доллары. А свои дешевые лиры, пока их не сменили солидные евро, разбрасывали вокруг себя для потехи. Лена, сестренка моя, свидетель, она в этой самой школе теперь директорствует. Она же рассказывала, что ни один из бывших оккупантов и членов их семей, независимо от пола и возраста, не нашел в себе сил ни съесть данный в их честь обед в сельской столовой, ни, тем более, воспользоваться местным туалетом.

      Хрен нас завоюешь. Жаль, что давно уже некому предъявить претензии за спаленную хату. Не только дед с бабкой, но и те, совсем молодые тогда отчаянные хлопцы навек утратили нужду в жилплощади.

      Меня, совсем маленького, водили потом на это, так никогда впоследствии и не отстроенное пепелище. Это был первый дом семьи Голованевых, в этом доме родилась их младшая дочь Мария. А все старшие родились в чужих домах, потому что дед с юности был призван на Балтийский флот, а бабка, по бедности, услужала попу и его семейству за харчи и угол. Их первенец Саша умер в младенчестве (в его память меня и назвали), зато потом каждую побывку дед использовал, чтобы сотворить дочку, а поп, являя христианское смирение, терпел очередное прибавление в семействе своей прислуги.