Я практически не помню этого ─ остались не воспоминания, а ощущения пережитого. Все остальное ─ со слов матери.
За отцовым домом, вплоть до Украинского бульвара, был большой район Луговых переулков, застроенный старинными, конца прошлого─начала ХХ века домами. В нем было несколько параллельных улиц, четыре Луговых переулка и три Бородинских (по-моему). Одна из них (Четвертый Луговой) проходила сразу за нашим домом, туда вели парадные двери. А в сторону Кутузовского проспекта выходили черные. Райончик был, судя по сохранившимся фотоснимкам, достаточно неказистый, но, как всегда в таких местах, очень тихий, спокойный, милый ─ то, что называется ─ для людей. Район, соразмерный человеку. Без высоких потолков, двухэтажный ─ верхний-жилой, нижний-торговый, с очень небольшими фасадами, конечно не в три окошка, как деревенские дома (все-таки столица, хоть и Замоскворечье), но в пять-шесть, иногда и в восемь. В какой-то песне слышал фразу «улочки-шкатулочки» ─ очень хорошо подходит для подобной застройки. Когда домик по фасаду чуть-чуть больше своей высоты, из-за практически обязательного слухового (мансардного) окошка и четырехскатной кровли, действительно напоминает шкатулку или старинный ларец.
В конце 50-х годов застройку Луговых пробил Кутузовский проспект ─ логичное завершение улицы Воздвиженка, чтобы там не базарили любители старины и полуразвалившихся зданий. Все развалины и вся грязь в этом районе была спрятана от глаз помпезными высотными домами. Спрятана достаточно хорошо, потому что даже тогда стоя около «Дома игрушки» трудно было поверить, что совсем рядом находятся закопченные, драные, краснокирпичные корпуса карандашной фабрики «Сакко и Ванцетти» и «Бадаевского» пивзавода. Точно спрятался и район Луговых переулков между Кутузовским проспектом и Дорогомиловской улицей.
Но в начале 60-х годов на месте Луговых переулков начали строить городок для иностранцев. Поэтому весь район был разрушен. На его месте выросли новые дома, которые позднее обнесли забором, В эту «резервацию» был включен и отцов дом. Когда я приезжал его посмотреть в середине 80-х годов, то из окон нашего дома торчали какие-то черномазые рожи, были установлены выносные лифты, а к торцу пристроена современная восьмиэтажная кирпичная пристройка. Обидно было видеть в своем окне не то, чтобы конкретно негра, а просто ─ чужеземца. Слава богу, иностранцев, по крайней мере из нашего дома выгнали. Теперь там снова живут россияне. Это приятно.
И вот, в последний год моего проживания в отцовом доме, мы с матерью гуляли уже среди наполовину разрушенного района. На фото хорошо видно, что некоторые дома уже были полностью уничтожены, и места под ними очищены, некоторые были разрушены наполовину и представляли собою кучи мусора, а кое-какие еще гордо возвышались среди развалин, как последние, оставшиеся в живых на поле боя, солдаты, среди горы трупов и умирающих.
Как-то раз мы проходили по нашему Четвертому Луговому в тот момент, когда заваливали очередной дом. Машина огромной чугунной чушкой била по стене, и здание складывалось, как карточный домик. При этом шум был ужасный, и поднималось облако пыли, которое при хорошем ветре заволакивало весь район. Ситуация не хуже, чем при бомбежке. И вот в такой момент мы оказались на улице. Я помню только ужас, который охватил меня от звука разрушаемого здания. Это было, как последний крик умирающего. Я понял ─ здесь пахнет смертью. Мне стало страшно. А когда я увидел, как со стороны рухнувшего дома на меня движется туча пыли, которая закрывала небо и все-все вокруг, то не выдержал, вырвался из мамкиной руки и побежал домой. В подъезд, в подъезд, чтобы не видеть и не слышать, как убивают старые дряхлые дома, как уничтожают память о тех, кто когда-то жил в этих домах.
Мать говорит, что я успокоился и начал спокойно играть только часа через два.
С той поры я не могу спокойно воспринимать снос старых зданий ─ затаившийся с детской поры страх, выходит наружу и, как я ни сопротивляюсь, мне становится страшно. Ужасно неуютно чувствую себя среди развалин и среди мертвых домов. Для меня совершенно одинаково, что зайти в мертвый дом или покопаться пальцем в глазницах черепа ─ такое же неприятное ощущение тленности, которое сковывает члены и пробегает холодком по спине. Как будто бы я прошел по собственной могиле.
Свободное копирование
