Из песни слова не выкинешь – половина из тех, с кем я работала в монтажном цехе, родились в период с 1942 по 1944 год, имели немецкие отчества – Куртовна, Фрицевна, Гуговна, и всячески сохраняли дистанцию с теми, кто приехал работать в Латвию в послевоенный период. В процентном отношении наши «фольксдойче» не составляли большинства, поскольку коллектив был многонациональным, но холодком на работе веяло.
Что не мешало нам дружить с будущими режиссёрами Юрисом Подниексом и Андрисом Розенбергсом. Оператор Давис Симанис приезжал к нам на Балтэзерс кататься на водных лыжах, и потом мы подолгу обедали в саду вместе со всей нашей большой семьей. Нас то и дело приглашал посмотреть свои работы корифей мультипликации Арнолдс Буровс. Мы часто проводили свободное время с художницей Бригитой Круминей. О чем мы говорили друг с другом? Во всяком случае, не о политике. Хотя определённые политические взгляды у всех были.
Я считала и тогда и сейчас естественным чувством любовь к моей стране. Возможно, я не понимала, что это нас таким образом «одурманивала пропагандистская машина». Мне казалось прекрасным, что СССР объединяет совсем разные народы. По улицам нашего прибалтийского города бродили узбеки в тюбетейках, приезжавшие на холодное море отдохнуть в санаториях от среднеазиатской жары, а заодно и купить узбекские ковры, которые почему-то шли к нам по разнарядке, хотя и не пользовались здесь спросом. Летом в Юрмале на пляже встречалась разноязыкая и разноплемённая толпа, которая совершенно мирно уживалась в профсоюзных здравницах.
Честно говоря, по молодости или по своей политической неразвитости, я не слушала ночами «Голос Америки» и Радио Свобода и совершенно не понимала, как и до сих пор не понимаю, что мы якобы жили в «империи зла».
Мы строили планы на будущее. У нас как-то не практиковались диссидентские по содержанию «кухонные посиделки», о которых я узнала только из газет во время перестройки. Разумеется, мы, девушки, говорили о своей настоящей и будущей семейной жизни. Еще мы обсуждали письма из-за границы от родственников тех знакомых, у кого эти родственники были. Где все-таки лучше живут люди – здесь или там?
Работа работой, а кофе– пауза всегда была по расписанию ровно в полдень. На первом этаже возле павильонов располагался буфет и несколько столиков. За стойкой царила буфетчица Галя с ярко–рыжей шевелюрой и римским профилем, за что её прозвали Жанной дАрк. Очередь к ней всегда была длинной и двигалась очень медленно, но в это время обычно спешить было некуда. Тот день ничем бы не отличался от других, если бы не подарил нам одно памятное знакомство. Когда мы, наконец, достоялись до права заказа, я звонко произнесла: Жанна, нам три черных больших чашки кофе и три по сто.
– Однако! – прозвучал за нами приятный мужской голос. Я оглянулась, но никого не заметила.
– А что именно вы предпочитаете в этот час? – снова прозвучал тот же голос. Я опять оглянулась, но на этот раз посмотрела не поверх голов, а вниз. Прямо за мной стоял в костюме монаха и в гриме Ролан Быков. Указывая на батарею бутылок на полке буфета, он повторил вопрос. – Вы что пьете, девочки? Бальзам, коньяк, ликер? Я оплачу ваш заказ.
Буфетчица буркнула: – Они пьют сливки 20– процентной жирности. – И поставила на прилавок поднос с тремя чашками и тремя сливочниками из белого фаянса с позолоченной полоской по краю носика.
Очередь засмеялась. Мы уселись за столик, и вслед за нами подошёл Ролан Антонович со своей чашкой кофе, крошечными канапе с ветчиной и сыром на блюдце и поллитровым графинчиком, наполненным на четверть темной пахучей жидкостью.
– Можно к вам, юные леди?
Конечно же, мы с радостью приняли актёра в свою компанию. Это знакомство никого ни к чему не обязывало, а просто позволяло приятно провести перерыв в работе.
Свободное копирование
