На фото: В университете на третьем курсе. В первом ряду в центре — В. Д. Дувакин, во втором ряду — шестая слева — я. 1947 год
Я ходила смотреть и слушать не только Лемешева, но все, что шло, сначала в филиале, потом и в Большом. В филиале кроме опер шли и балеты, в которых танцевали оставшиеся в Москве танцовщики и танцовщицы. Из балерин танцевала только Лепешинская. Шли сцены Океана и жемчужин, Фрески, Остров нереид из «Конька-Горбунка», два акта «Баядерки», тот, где танец со змеей, и Тени, шло «Лебединое озеро», шел целиком «Дон Кихот»[1]с большим количеством пантомимы, со скучными «бабочками», но не парадный, как потом в Большом театре, а передававший атмосферу площади южного города. Мне не было скучно на операх (до «Сказки о царе Салтане»[2] — я даже немного не досидела до конца), но балет меня особенно привлекал. Я жалею, что меня не отдали в детстве заниматься к Алексеевой[3], но если бы я с детства занималась у нее, полюбила бы я балет? По природе своей я любила танец и скучала на пантомиме. И танец я любила не характерный, а абстрактный, абстрактность эту я не понимала, принимала просто за красоту. Я любила танец в пачках, мелкие движения, арабески, воздушные прыжки, стройность композиции. Балетная музыка стала, как и оперная, постоянно звучать во мне. В шесть лет я расстроилась, что не могу делать шпагат, хотя у меня почти получилось, но Мария Федоровна запретила мне пробовать, и теперь я расстраивалась оттого, что мои ноги не поднимались высоко.
Советские сценические произведения на советские темы отвергались мной заранее как фальшивые (можно ли было иначе отнестись к отрывку из новой оперы о войне, в котором певцы, Лемешев в том числе, были одеты в солдатские полушубки с белыми бараньими воротниками, перепоясаны ремнями, в ушанках и валенках?). Я не ждала ничего и от «Алых парусов»[4]…
Я смотрела «Алые паруса», как все тогда смотрела (теперь я не могу так смотреть), принимая близко к сердцу, пропитывая увиденным и услышанным свое существо. Этот балет мне нравился, но это был не просто балет, это был мой миф, миф для меня, по моей мерке. Я была потрясена сходством мечты автора с моей. Я думала, что Лепешинская лелеяла в юности такие же мечты, потому что мне казалось, что в Ассоли она играла саму себя (в балете было много танцев, но основное передавалось актерской игрой). Был ли еще кто-нибудь в зале, кто так присоединял бы себя к происходившему на сцене?
Лепешинская давала в филиале сольные концерты, сбор от которых шел в Фонд обороны. У нее устанавливался прямой контакт с публикой, ее большие серые глаза (единственное ее украшение) сияли до верхних ярусов, и она была жизнерадостна. Одним из номеров (а номера были хорошие, многие поставлены Л. Якобсоном[5]) была характерная молдаванеска. Лепешинская танцевала ее в красных сапожках и в национальном костюме. Она выбегала, танцуя, за ней гнался немецкий солдат (П. Гусев[6]). Потом она вытаскивала откуда-то гранату, солдат, дрожа, убегал за кулису, она вслед ему бросала гранату и опять проходила круг, танцуя. Весь номер шел в быстрейшем темпе. Один раз я была в литерной, боковой ложе, и мне была видна часть кулис. Кончив номер, Лепешинская вбежала за кулису, там стоял какой-то большой ящик, она за него забежала, упала на него грудью, опираясь руками, и, запыхавшись, тяжело дыша, весело, искренно расхохоталась, ни для кого. Так мне она и запомнилась. Потом она выбежала кланяться.
Свободное копирование
