Мама приходила каждый день на несколько часов. Мне очень надо было что-нибудь делать, но когда я делала, она смотрела на меня как коршун. «Следи за его головкой, Беверли, не забывай про родничок. Его шейка еще слабая, он может ее сломать... Положи его лучше на животик. Он может срыгнуть и задохнуться, если ты положишь его на спинку».
Потом она стала приходить с моей толстой тетей Алмой. Они брали по кружке кофе, разламывали кофейное пирожное и рассказывали в подробностях истории о каждом своем ребенке. «У Джерри болел животик и он не двал мне спать до шести месяцев, а Вилли, слава Богу, спал восемь часов в первую ночь». «Это как Беверли. Ты была самым лучшим младенцем. Ни разу не пикнула. Любила поспать. Тебе повезло, Джейсон похоже такой же. Ты не знаешь. Твой брат просыпался каждую ночь. Я, правда, не сильно переживала. И ты тоже. Подожди. Увидишь».
Однажды, примерно в то же время мы с матерью и тетей сидели за столом, Джейсон – в своем маленьком креслице на столе, и я впервые почувствовала запах зимы в воздухе. Я следила за толстыми пальцами тетушки, катающими крошку пирожного по тарелке, и поняла, что больше не выдержу ни минуты. Я встала и сказала: «Я возьму Джейсона в библиотеку». Нельзя, - сказала мама, - нельзя ходить с ребенком в общественные места, пока ему не сделали прививки».
«Ты говорила, после шести недель. Я с ума сойду».
«Иди одна, я присмотрю за ним».
«Нет».
«Ты не можешь его брать и все».
«Это мой ребенок».
«Ветрено, - сказала тетя, - ему будет трудно дышать». Она пожала плечами и прикусила губы. Я не послушала, надела на Джейсона кофточку и шапочку,
Потом сложила одеяло треугольником и завернула его.
В библиотеке я взяла «Давида Копперфилда» и когда вернулась, мать уже не строила из себя большого знатока по обращению с младенцами.