Когда бы у меня не объявлялся Лавренов, он либо уже был навеселе, либо ему требовалось напиться. К этому времени мы были друг с другом на дружеской ноге, но наши разговоры становились все менее и менее частыми. Если он не заходил, то от него я не получал никаких вестей, и, судя по всему, тех записок, что я ему слал, он также не получал. Когда же он заходил, то с трудом вспоминал, о чем мы говорили ранее, и в особенности он был забывчив относительно моих просьб, связанных со снабжением медицинскими препаратами.
Благодаря своей бывшей практике с Адаричем и Ациньшем, я уделял значительное внимание терапевтическому эффекту инъекций различного рода. Но шприцов не хватало, и, несмотря на то, что я был очень аккуратен, всегда определенное их количество пропадало – какие-то ломались, какие-то крали. А Лавренов никогда не помнил о том, что мне требуются шприцы.
В один из дней я решил, раз я был «свободен», отправиться в город Джезказган самостоятельно, чтобы посмотреть, можно ли купить в местной аптеке шприцы. У меня имелось некоторое количество собственных денег, которые все равно не на что было потратить, и я решил устроить собственные запасы, надежно закрыв их от посторонних. На следующей встрече с Лавреновым я поднял этот вопрос, он дыхнул на меня перегаром и дал свое разрешение. Я разузнал, что машина скорой помощи в один из дней совершит круговую поездку, выехав из нашего поселка в город, потом отправившись в другие лагеря, и затем вернется обратно, проехав мимо Никольского затемно тем же вечером. Я попросил водителя подвести меня до города, и тот согласился. Он высадил меня в районе рынка, и мы договорились, что встретимся на этом же месте вечером в пять часов.
Рынок в Джезказгане представлял собой подобие большого двора, окруженного пыльными желтыми двухэтажными каменными домами. В центре несколькими рядами тянулись столы с навесами на столбах, под которыми размещался выложенный товар. Казахские женщины бродили между прилавками, раскладывая куски сырой ягнятины, сушеное мясо и лепешки. Когда им требовалось сходить по малой нужде, они просто присаживались на корточки на улице – поэтому на улицах городка стоял сильный запах человеческой мочи. Я приметил аптеку наискосок через площадь и направился к ней. Было позднее утро. Жара стояла выше 30 градусов, и вокруг почти никого не было. Только подойдя к аптеке, я сразу наткнулся на трех своих знакомых: Феликса Запорожца, Георгия Жорина, и еще одного, которого я лечил в зоне, но имени его не помнил. Они очень тепло меня поприветствовали – их недавно освободили, сроки у них кончились, но оставался период ссылки, который они должны были отбыть в Джезказгане, где работали на разных стройках в качестве вольнонаемных.
- Привет, Док! Куда направляешься?
- В аптеку, надо купить немного шприцов, - ответил я.
- А, к черту шприцы, пойдем, выпьем и отметим! Сколько не виделись!
И т.д., и т.д.
Да – правда, мы долго не виделись, хоть эти ребята и не были моими особенно близкими друзьями. Но вот я был здесь, снова на свободе, и идея выпить звучала очень заманчиво. Что-то внутри меня говорило: «Помни прошлый раз!» - но я был уверен, что смогу удержать контроль над собой, и поэтому сказал: «Конечно, пойдем, выпьем».
- Тогда, значит – в аптеку! – провозгласил Жорин.
Я не понял этого.
- Нет, - сказал я. – Я согласен. Давай лучше выпьем.
- Правильно, - ответил Жорин. – В городе водки нет, поэтому нам придется пить духи.
От этой мысли на этой удушающей жаре в желудке у меня сделалось нехорошо. Я вспомнил, как те, кто напивался духами, уходили в туалет, и после них все здание пронизывал отвратительный запах испражнений, смешанный с ароматом духов.
- Нет, это не для меня, спасибо! – ответил я.
- Да ладно, Док! – произнес Феликс Запорожец. – Мы отнесем это домой и размешаем кое с чем, ты даже не почувствуешь запаха духов. Эй, ну ты же наш приятель! Пойдем!
К счастью, в аптеке духов не оказалось, по причине нехватки в городе водки. Я испытал облегчение, когда мы вышли наружу. В кармане я придерживал рубли, на случай, если нам где-нибудь попадется водка. И в этот момент Жорин сказал: «Эй, смотри-ка, кто опять в деле!»
Речь шла о грузине, торговавшим морсом. Моих друзей он, судя по его приветствию, знал очень хорошо. Морс – это такой подслащенный клюквенный напиток. «Морс!» - провозгласили парни, и направились через площадь к маленькому прилавку. У грузина были густые черные брови и крючковатый нос, свешивавшийся почти до подбородка. Он встретил нас очень радостно. Налив большие кружки морса, он затем произнес: «Ну, братья, не хотите ли теперь напитка под номером один? Конечно, у меня лучший морс в мире, но если вы хотите его немного подкрепить, у меня есть также отличная чача». Чача – это грузинский самогон. Я его раньше никогда не пил. Мы все сказали чаче «да». Грузин поднырнул под прилавок и произвел на свет бутыль почти прозрачной желтовато-молочной субстанции. Он щедро разлил ее по всем кружкам из-под морса. Вкус был ужасен. Меня чуть не стошнило.
- Не самая лучшая чача в мире, - продолжил грузин, вытирая руки о свой белый передник. - Но точно лучшая из тех, что вы сможете где-либо найти. Вот, еще немного.
Мы выпили еще. Я обрел некоторый контроль над своим желудком. Грузин настороженно поглядывал по обеим сторонам улицы каждый раз, как подливал нам свое пойло – но нас ничто не тревожило. Снова и снова Жорин просил грузина просто дать нам пару бутылок, чтобы взять их с собой к нему на квартиру. Грузин каждый раз разражался причитаниями о том, насколько это для него опасно – продать нам целую бутылку чачи – его за это заберут, и т.д., и т.п. Но мы были настойчивы. В конце концов, мы заплатили за его бутылку в три раза дороже обычной цены такого нелегального пойла. Затем мы направились в квартиру Георгия Жорина, где радостно и от души напились.
Внезапно я вспомнил про пять часов. Ребята помогли мне вернуться обратно на базарную площадь. Я был хорошо навеселе, и свалился на землю прямо перед машиной скорой помощи. К счастью, у машины оказались хорошие тормоза. Я вернул себя в вертикальное положение и обратился к водителю: «Едем назад?» У водителя на лице играла усмешка – думаю, выглядел я довольно забавно. Но он ответил: «Конечно. Запрыгивай».
В тот момент, когда я захлопнул заднюю дверь машины, в которой, кроме водителя, никого не было, он нажал на газ и помчался с невероятной скоростью. Мне пришлось вцепиться в носилки и висеть на них, пока машину швыряло из стороны в сторону по этим мерзким дорогам. Шторки на окнах были опущены, и я не видел ничего снаружи. Я был уверен, что буду чувствовать себя мерзко к концу поездки, и не мог понять, почему она длится так долго. Затем – после, как мне казалось, часа поездки, хотя на самом деле она заняла, по всей видимости, менее сорока минут – мы остановились, и водитель провозгласил: «Приехали. Все – на выход».
Я практически выкатился из задней дверцы и плюхнулся в пыль, чувствуя себя ужасно. Потом я услышал, как машина уезжает. Потом я понял, что это была совсем не пыль, в чем я лежал – это была асфальтированная дорога. В Никольском, как я помнил, асфальтированных дорог не было – только пыль. Некоторое время я бродил по округе, рассматривал здания и уличные указатели: «Рабочий клуб», Пролетарская улица, улица Коммунистического труда. Все улицы – асфальтированные. Приятный город. Наконец, я увидел табличку: «Городской рынок». Сукин сын привез меня обратно на то же самое место. Я пошел на рынок. Нет, рынок другой. Какое-то другое место.
Где я, черт побери? Эта мысль заставила меня протрезветь. Мимо проходил человек.
- Извините, товарищ, не могли бы вы сказать мне, где я?
- Прямо тут, - ответил он грубо, продолжая идти своей дорогой.
Я последовал следом.
- Какой это город?
- Тот же самый.
По его выражению было видно, что я вызываю у него отвращение.
Наконец, я узнал, что нахожусь в Кенгире. До Джезказгана было 27 километров, а Никольский находился где-то между ними.
Темнело. В девять должна была быть перекличка. Они отметят меня отсутствующим, и моему пропуску придет конец.
Опять на дороге, иду вперед так быстро, как только могу. Идти всю ночь, если придется – и притвориться невинно спящим на рассвете. Может, мне это сойдет с рук.
Мимо проезжает колонна грузовиков. Ослепительный свет фар. Поднимаю руку, прошу подбросить. Грузовик останавливается. «Залезай», - кричат мне.
Я залезаю.
Потом бросаю взгляд на человека. Сразу трезвею: полковник МВД. Его знаки различия читаются в свете от панели приборов. Водитель включает передачу, и колонна отправляется дальше. «Откуда ты?» - спрашивает полковник дружелюбно.
Я сделал фатальную ошибку. Конечно, мне следовало обратиться к нему «товарищ», но лагерная привычка, выработанная за много лет, взяла свое.
Я сказал:
- Гражданин полковник, я живу здесь, в Кенгире. Направляюсь в Джезказган навестить друзей.
Полковник поджал губы и взглянул на меня с хитринкой в глазу. Затем он постучал по крыше кабины. Едущий снаружи солдат заглянул в окошко. Полковник сказал ему что-то, а потом что-то – шоферу. Мне не было слышно. Через несколько минут грузовик остановился перед высокими воротами с вышками по сторонам.
- Ты заключенный, - произнес полковник. – Я всегда могу вас узнать.
Охранникам он приказал кинуть меня в камеру до утра, когда он придет на меня посмотреть.
Свободное копирование
