Сергей Тучков. Записки - 97

Монастырь на Казбеке

   Прибыв в помянутое селение, захотел я побывать в монастыре, на вершине горы находящемся, о чем сказал г. Казбеку.

   - Хорошо, - отвечал он мне, - но надобно дать о том знать священнику, живущему в другом селении, при самом всходе на сию гору. Он имеет ключи от монастыря и от церкви, потому что оный давно уже оставлен и никого там нет.

   Я попросил его о том. Итак, на другой день с полковником моего полка, Симоновичем[1], и некоторыми офицерами поехали мы туда из лагеря нашего верхами. Прибыв в деревню, где жил священник, должны мы были оставить лошадей и всходить на гору пешком, по излучистой тропинке, окружаемой с одной стороны ужаснейшей стремниной. Отдыхая несколько раз, достигли мы, наконец, до монастыря, пред которым находится довольно пространная равнина, покрытая травою. Он примыкает к лесу, состоящему из огромнейших сосен. Стены монастыря, кельи и находящаяся посредине церковь сложены из превеликих, весьма гладко отесанных, гранитных камней, а карнизы и прочие украшения - из белого мрамора. Церковь простой греческой архитектуры, почти без наружных украшений, кроме карнизов, довольно пространна и светла. Иконостасы, закрывающие алтарь, как-то обыкновенно бывает в греческих церквах, выточены все из белого мрамора, равно и образа - выпуклой работы или рельефом. Хотя вообще вся работа довольно искусно и тонко совершена, но изображения святых отзывают веком Константина Великого, когда науки и художества были в Греции в великом упадке.

   Войдя в церковь, попросил я священника отслужить молебен. Во время сей молитвы, с небольшим полчаса продолжавшейся, раз шесть переменялась погода: снег, дождь, град, буря, прекраснейшее солнечное сияние следовали одно за другим. По словам священника, такие перемены там обыкновенны. По окончании молитвы пошли мы осматривать окрестности  монастыря. Я приметил в одном месте крутизну горы, покрытую травою с растущими изредка большими деревьями. Она простиралась до самой той деревни, в которой оставили мы лошадей. Один молодой горный житель, сын помянутого священника, знающий несколько по-русски, находился тогда при мне. Я спросил его: почему не сделают тут дороги и не ходят более близким путем? "Много было бы работы, - отвечал он мне. - Эта гора так крута, что тут никак взойти на нее невозможно". - "А можно ли сойти? - спросил я его". "Можно, - отвечал он мне, - мы иногда сходим, только с большой осторожностью". - "В чем же состоит эта осторожность?" - продолжал я. - "Если кто спустится с этой горы, то он уже никак не может остановиться, а должен будет бежать до самой деревни, чего ни грудь, ни ноги выдержать не могут. Мы же сходим так: надобно заметить впереди себя какое-нибудь дерево и, бежа, целить на него, держа руки вперед. Опершись о дерево, сесть на него верхом, собраться с духом, встать, держась за оное, потом пуститься до другого и так далее почти до самой деревни, где начинается равнина". Я попросил его сойти таким образом. Он спустился. Мне показалось это весьма легко, и я последовал за ним. Казбек и прочие, увидя сие, напрасно мне кричали. Я не мог никак остановиться, но, помня данное мне наставление, правил бег свой на деревья и, может быть, при восьми или десяти оных понемногу отдыхал. Мы пришли очень скоро в дом священника, где подали мне завтрак. Я разговаривал с его семейством, смеялся над моими товарищами, что их так долго нет. Они же удивлялись моей смелости, выговаривали сыну за такое предложение мне. Наконец, в ожидании их лег я на лавку и заснул. Я спал больше часа, как прибытие моих товарищей меня разбудило. Они вошли в горницу, им также подали есть, а я, лежа на лавке, смеялся тому, что должен был их так долго ожидать. Но, когда пришло время ехать в лагерь, я, не чувствуя никакой боли, не мог встать; ноги совсем у меня отнялись. Меня взяли под руки, с превеликим трудом посадили на лошадь и довезли до лагеря. Там спирты и опытность моего врача едва чрез сутки привели меня в то положение, что я, хотя и чувствовал слабость в ногах, но мог ходить.

   Выступив из сего места, прибыли мы к деревне Сион и расположились лагерем на небольшом возвышении при реке Тереке. На другой день провожавший меня Казбек сидел со мною в палатке и разговаривал. Вдруг показалось мне, что я слышу сильный громовой удар. Это было в марте месяце. "Рано у вас начинаются громы?" - сказал я ему. - "Это не громы, - отвечал он мне, - но авалан, или снеговой обрыв, упавший с горы. Мы можем еще его увидеть, если поспешим". Итак выбежал я с ним из палатки. Гора, с которой последовал сей обрыв, была нам видна; но отстояла, по словам его, около семи миль. Мы приметили катящийся с горы черный кусок величиною с обыкновенную шапку, а за ним тянулась черная черта, казавшаяся не толще только нитки. "Это превеликая гора, - сказал он мне; а за нею течет широкая и глубокая река". Я рассмеялся привычке горных жителей, любящих в разговорах своих все увеличивать.

   После этого пошли мы смотреть древнюю церковь, стоящую на горе позади лагеря. Прошло с небольшим час, как я при выходе моем из церкви крайне был удивлен, увидя весь мой лагерь в превеликом смятении. Солдаты с возможной поспешностью таскали на ближайшую гору палатки, провиант и экипажи, то же делала и моя прислуга. В столь краткое время река Терек наполнилась водою так, что выступила из своих берегов и потопила все пространство, занимаемое лагерем. Причиною сего были три снеговых обрыва, один за другим последовавшие в расстоянии нескольких миль от нас. Через час вода совсем упала, но я предпочел остаться на горе, нежели занять прежнее положение лагеря.

   В сем месте должен я был простоять три дня, дабы запастись санями для перевозки артиллерии и прочих тягостей чрез снеговой хребет Кавказских гор, ибо далее и вблизи оного нет годного к тому леса. В сие время занемог я лихорадкой с теми самыми припадками, которыми страдал на Кавказской линии. Казбек советовал мне еще остаться тут несколько дней, потому что нет еще никакого сообщения через снеговые горы. Оно, по его примечаниям, скоро откроется. Я не принял его совета и решил лучше дождаться помянутого сообщения при самой подошве снегового хребта, нежели в трех милях от оного. Поэтому выступил я туда и расположился при последней деревне Коби, с северной стороны оного лежащей.