Профессор Владимир Андреевич Францев — член трех академий: Российской, Польской и Чешской, читал нам лекции на самые разные сюжеты (как, впрочем, и Ляцкий), не ограничиваясь отдельными столетиями. В его ведении были славянофилы, о которых он сам писал. Он также вел семинар о русской драме XVIII — XIX веков. По драме я читал у него о “Горе от ума” Грибоедова, что тоже способствовало моему успеху. Францев, правда, дал мне только 50 крон за доклад в конце второго семестра, но, главное, это явилось большой моральной победой, ибо он очень требовательный и немножко капризный руководитель семинара. Доклад мой о Грибоедове почему-то вызвал сенсацию, хотя ничего особенно оригинального там не было. Я просто собрал весь известный мне основной материал по “Горю от ума” — и из этого родилась тема “Есть ли пьеса Грибоедова оригинальное произведение, или это только реплика мольеровских комедий?”. Я показал, что в прошлом веке и в начале теперешнего Алексей Веселовский, который много писал на тему о западном влиянии в русской литературе, выдвинул тезис: якобы комедия Мольера “Мизантроп” повлияла на “Горе от ума” и, в частности, герой “Мизантропа” Альцест — это прототип Чацкого. Веселовский приводил ряд параллелей и доказывал это более или менее в общих чертах. Однако в XX веке появилось несколько других работ: во-первых, исключительно интересная работа М. Гершензона “Грибоедовская Москва” со множеством иллюстраций, представляющая собой любопытную попытку показать фон грибоедовской комедии. По мнению Гершензона, комедия была чрезвычайно портретна, повторяла целый ряд живых персонажей (он приводил много доказательств этому) и не являлась простым переводом с мольеровских традиций. Гершензон даже особенно не занимался этим вопросом, он просто показывал, что грибоедовская Москва существовала и она получила великолепное, несколько сатирическое отражение в комедии “Горе от ума”. Третья работа — Николая Кирьяковича Пиксанова — оказалась самой важной. Он начал писать ее еще до революции, а незадолго перед тем, как я стал готовить свой доклад, выпустил в Советском Союзе книгу “Грибоедов и Мольер”, где убедительно показал несостоятельность теории Веселовского, а также то, что Грибоедов, несомненно, был во многом совершенно оригинален, даже в таких мелочах, как французские — а- ля французские — субретки, которых Веселовский принимал за субреток, срисованных с мольеровских комедий. Пиксанов показал, что в реальной Москве той эпохи действительно существовали русские камеристки, которые стали походить на француженок. Это было крайне любопытно, и я все это изложил, сделав вывод, что прав именно Пиксанов.
Свободное копирование
