Утром переехали тех времен границу оккупации поляками Волыни и приехали на узловую станцию Шепетовка.
Теперь мы на территории СССР и на территории военных действий. Станция Шепетовка — большой железнодорожный узловой пункт: много народу, много железнодорожных составов с переселяемыми куда-то немцами местными крестьянами. Положение переселяемых, подобно временам коллективизации, было ужасное: выгоняли целые деревни, грузили и везли куда-то.
До отхода моего поезда на станции Казатин было три часа, и я решил познакомиться с обстановкой. Поговорить с переселяемыми не было возможности, так как кругом были часовые, но удалось узнать, что люди третий день сидят в вагонах без еды. Многие дети не выдерживают такого положения — умирают.
На вокзале ко мне подошел соотечественник в кубанской шапке с самодельными погонами — просвет и четыре звездочки были нарисованы химическим карандашом. Представился мне — есаул кубанской казачьей сотни Гетманов. Доложил, что в этом районе несли службу по охране железной дороги. Мадьяры чинили полный произвол, многих вешали для острастки: показал мне на болтающихся на телеграфных столбах повешенных от Шепетовки до станции Казатин. Но несмотря ни на какие репрессии, партизаны свое делали. При появлении казачьей сотни с есаулом Гетмановым восстановился порядок и началось формальное железнодорожное движение. Самыми жестокими по отношению к местному населению были финны и мадьяры.
Во время разговоров с есаулом произошло на станции какое-то смятение — оказывается, привезли несколько немцев и мадьяр, убитых ночью на соседнем полустанке. В общем, обстановка военная. Все станции представляли собой маленькие крепости, обнесенные на высоту стен земляными валами: если железная дорога шла через лес, то по одной и другой стороне лес вырубался на 200 метров; на известном расстоянии стояли наблюдательные вышки, где стояли часовые, но они мало что давали, так как одиночные партизаны свободно просачивались; другое дело, когда партизанам нужно было перейти железнодорожную линию с обозами, тогда надо было пользоваться ночью или сжечь 2-3 вышки, но в таких случаях был большой риск, так как в указанном месте перебрасывались войска (главным образом, из красноармейцев, перешедших к немцам).
Кругом было полное безлюдие, ни одной подводы, кой-где 2-3 коровы, пара овец и все. Пастухи в большинстве или старики, или подростки-мальчишки 12-14 лет, которые, главным образом, подкладывали мины под рельсы и мосты. В большинстве случаев поля были засеяны и каждый участок какой-либо культуры, как рожь и пшеница, имел 1.000-2.000 гектаров.
Деревни попадались не часто и имели плачевный вид; попадались церкви в полуразрушенном виде.
Нет той Малороссии, которую я видел и помнил до революции.
Во время моего пребывания там началась уборка хлебов, главным образом комбайнами, появилось много скирдов и началась молотьба паровыми молотилками. Вначале шло все нормально, а потом партизаны стали жечь скирды и молотилки — в результате пришлось немцам для охраны от поджогов прислать части С.С. и мадьяр, назначив особые премии: например, за уничтоженного партизана давалось 600 карбованцев и 2-недельный отпуск, чем охранщики стали злоупотреблять.
Для примера вспоминаю случай, когда ко мне в Киеве явился старый лесничий, заявив, что им были посланы 27 человек крестьян на очистку железной дороги и 23 человека были убиты мадьярами из-за того, чтобы получить деньги и отпуск. После этого случая эти привилегии были аннулированы и около сторожевых постов партизаны свободно проходили и занимались поджогами.
Полицейскую службу в большом количестве несли исключительно местные жители, среди которых было немало коммунистов, оставленных красными властями на местах.
Обыкновенно при занятии какого-нибудь населенного пункта собирались крестьяне для выбора старосты. Несколько слов всегда говорил немец, предупреждая, что нужно исполнять все требования немецкой армии — непокорных ждет смерть.
После немца обыкновенно выступал какой-нибудь коммунист, оставленный на месте, который выражал верноподданнические чувства. Немец такого сразу же назначал старостой; деревня или село делились на десятки; десятки были различными: один десяток имеет 10-12 коров, другой десяток имеет 2-3 коровы и получалось так, что десяток, имеющий 2-3 коровы, получал наряд на доставку 6-7 коров и начинались репрессии, сжигания убежищ. Крестьяне, бросая все, уходили в леса, пополняя ряды партизан — цель была достигнута.
Возвращаюсь на станцию Шепетовка.
Свободное копирование
