Детство коровой омрачённое
Личные мемуары о красной эре (6)
Я всю жизнь ненавидел коров. Не потому, что они некрасивые, агрессивные или вонючие. Не любил я этих, на первый взгляд миролюбивых и симпатичных животных за то, что они делали моё детство несчастливым.
Назвать своё детство тяжёлым, будет неправильно. Отец мой умер в 1965 году, когда я учился в шестом классе. Был он рабочим «Межколхозстроя» - вязал арматуру для колодезных колец. Мать почти всю трудовую жизнь учительствовала в Сталюгской начальной школе, которая находилась в четырёх километрах от Гадивли, где мы жили. У кого деревенское детство проходило в одно со мной время, поймёт, что социальный статус моих родителей обеспечивал мне в некотором роде безбедную жизнь – они получали зарплату. А дети колхозников бедствовали – не ели досыта, ходили в обносках, ибо их родители расчет за работу получали палочками в тетрадке бригадира.
Я в детстве плакал, чтобы мне к школе купили, как всем, стёганую телогреечку, а не ненавистное мне суконное пальто… Я просил, чтобы мама приготовила мне наивкуснейшие клёцки с душами из селёдочных голов, какими меня угощали в семье друга Алика Переднишиного, не понимая, что головы Передни ели с голодухи… Так что детство моё было относительно обеспеченное, во всяком случае гораздо лучшее, чем у детей в капиталистическом мире, где над ними всячески издевались толстопузые буржуины, коих рисовали в советских газетах.
Если бы не корова…
Навоз и сено появятся потом. А в том возрасте, когда до них я ещё не дорос, корова доставала меня транспортировкой молока из Веребок в Гадивлю. Дело в том, что наша гадивлянская Зорька запускалась надолго как раз в лютые морозы, а веребская Лысуха в это время доилась. Чтобы мои младшие двое братьев и сестра не оставались без главного продукта сельской семьи, меня каждый выходной мама отправляла ко второй бабуле в Веребки. Тогда уже пассажирские перевозки были налажены, только ходили не автобусы, а грузотакси – грузовики под брезентовым тентом с тремя рядами скамеек и двёркой в заднем борту. Я доезжал до слияния Борисовского большака с Минским шоссе, а потом два километра пешком шёл в Веребки. Бабуля Анэта наливала мне алюминиевый бидончик молока, и вечером или утром таким же образом я возвращался в Гадивлю. Иногда из-за морозов за 30 градусов грузотакси не ходили, и мне приходилось путь в полтора десятка километров преодолевать пешком. С бидончиком молока. В кромешной тьме. Иду и на чём свет стоит проклинаю обеих коров. Особенно когда мороз залезает в штаны, и начинает замерзать моя часть тела, из которой писают. Я тогда засовываю в штаны руку и начинаю разминать окоченевший орган, пока вновь не почувствую его живым. Будьте прокляты вы, коровы!
Летом коровы доставали меня в не меньшей степени - нужно было отбывать очередь на выпасе как Зорьки, так и Лысухи. День на пасте тянулся как год. Чтобы коров не заедали оводы, выпасали их с четырёх часов утра. В 10 часов пригоняли на обед. Вновь выгоняли в 16 и пасли до 22 часов. В самое комарьё! Все луга и поймы захватывал колхоз под сенокос, поэтому пасти коров можно было лишь по кустам, болотам, лесам. Иногда до утра приходилось искать чужую шкодливую рогулю, по недосмотру пастухов в глуши отбившуюся от стада. Брррр! Помнится, как в обложной дождь, когда из-за мокроты не к чему прислониться, чтобы скоротать время, начал под счёт сновать туда-сюда по десятиметровой дистанции. Пятьсот раз прошёл туда и столько же обратно. От моей ходни даже следа не осталось. Подумалось: сколько же тогда людей должно пройти по одному месту, чтобы образовалась тропинка? Не по сеянке, а по выеденному коровами помёту. Иногда коровы переходили Эсу. Хорошо, если летом. А если поздней осенью? Приходилось искать холодный брод. Подохните, коровы!
Сено - сгори! А корова – умри! Может, какому работяге или интеллигенту из столицы покосить да посушить траву было в милость. Но не мне, в душе мечтателю и литератору. Процесс сенозаготовки до сих пор сидит у меня в печёнке. Поневоле в сознание вселяются горькие воспоминания. Сена помоги наготовить: скоси, сгреби, растряси, снова сгреби – тучка на небе появилась, растряси – солнышко выглянуло, сгреби немедленно – гром раскатился, растряси скоренько – гроза прошла, сгреби – вечер грядёт, растряси – утро пришло, сгреби, растряси, сгреби… В общем, дурдом. Доселе так считаю и не люблю запах сена. О нём могу писать до бесконечности: как колхоз выделял за сданное молоко сенокос за тридевять земель, как нужно было скосить, разбить прокосы, повернуть, сгрести, сложить в копы, назавтра растрясти, повернуть… Фу ты, заговариваться начал. На психику, видимо, повлияла корова моего детства.
Навоз… Ох зачем я на свет народился? Весной перед посадкой картошки мне и брату Ваське предстоит выкинуть метровой толщины слой навоза коровьего, который скотина навалила за зиму длинную. Вилы упираются, руки отрываются. Ноги подгибаются, тело валится. И вдруг к концу дня длинного один из нас орёт:
- Земляяяяя!
Второй, не веря счастью общему, подхватывает:
- Земляяяяя!
Так, наверное, кричат потерпевшие кораблекрушение, увидав клочок суши среди волн бушующих. Мы в их роли сейчас находимся. Земля под навозом означает скорый конец нашим дневным неимоверным мучениям…
Воспоминания наводняют сознание. Вот мать продала меня соседке на день, чтобы на этот день за меня купить её мужа - баню срубить. Он рубит баню, а я вместо него навоз выбрасываю из хлева его. Ему хорошо – он самогон время от времени попивает, а я собственным потом захлёбываюсь и от смрада навозного задыхаюсь. Он лёгким топором махает, а я тяжёлыми вилами вытаскиваю переплетённый неперегнившими соломинами навоз проклятущий. Но он – спец, плотник, а я – неумёха, руки в заднем месте у меня. Потому он почти отдыхает, а я почти умираю от рабства ненавистного…
До сих пор ненавижу пах коровьего навоза. Не потому, что воняет. Как раз он меньше воняет, чем, скажем, испражнения человека, собаки, курицы, свиньи, кошки… Просто вместе с пахом коровьего навоза в моё сознание вселяются воспоминания детства моего несчастливого, коровой омрачённого.
Когда мать вышла на пенсию, она как будто с чего-то сорвалась – две коровы завела, потом три. Приезжаем всей моей городской семьёй в Гадивлю сено косить-носить-сушить, корову на пасту гнать, а встречает нас не мама, а узкоглазая китаянка – так опухла от укусов гнуса. К окончанию выходных и мы такими становимся. Однако за муки наши несусветные мы в город уезжаем с вознаграждением – трёхлитровиком молока. Сметаны, масла, творога в глаза не видим – всё молоко от двух коров сдаётся в колхоз на «Жигули» любимому питерскому зятю, кстати, хорошему человеку и моему лучшему другу.
Была и другая причина сдавать практически всё молоко в колхоз – на него давали сенокос. Чем больше молока сдашь, тем больше сенокоса получишь. В погоне за дурной работой некоторые сельчане умудрялись даже покупать в магазине масло, перетапливать, чтобы замаскировать вид магазинного продукта, и сдавать на молокоприёмный пункт в перерасчёте на молоко. Много сенокоса получалось! Глядя на ушлых людей, председатели колхозов кинулись таким образом план по молокопоставкам перевыполнять. Купят в магазине поступивший с молокозавода 20-килограммовый брикет масла, предназначенный для продажи населению на развес, и везут на молокозавод сдавать якобы в колхозе приготовленный продукт. Принимают в перерасчёте на молоко, поскольку и заводу такая сделка выгодна – делать масло не надо, а сразу отправляй готовое назад в магазин, откуда оно снова поступит на завод и снова возвратится в магазин… Вот такой круговорот позволял перевыполнять плановые показатели всем заинтересованным сторонам.
Состарилась мать. Заболела корова. Пришлось прирезать и мясо продать. Осталась одна бурёнка, но и она захворала. Прирезать не успели – издохла. А за мизерную страховку купить другую не получалось. Мама убивается, а я радуюсь, что, наконец, она заживёт по-человечески, не насилуя себя сеном. И для меня наступит благодать.
Мать всё же купила козу. Известное дело, содержать её в разы легче, чем корову. Но вот захотела коза козла. Я в салоне своего «Опеля» отвожу её из Гадивли в Лепель на улицу Тракторную, где её уже дожидается возлюбленный. До того понравились друг другу, что коза зачастила подыматься на козлов. Снова мне проблемы…
В конце концов мать до того ослабела, что поняла – и коза ей не нужна. Съели или продали её – не помню.
Понимаю, что корова была главным источником пропитания в сельской глубинке. Но ничего с собой поделать не могу. Такой уж я законченный дурак. Впрочем, не я один такой «свядомы». В году примерно 2010-м мне сказала старейшина деревни Поречье: «Какая я была дура, что корову держала. Недавно решилась и продала. Как легко жить стало! Зачем она, если автолавка все молокопродукты привозит?» Вот и разгадка, зачем в СССР была нужна собственная корова – в сельмагах из «коровьей» продукции продавалось лишь дорогущее-предорогущее масло, на покупку которого у колхозников не было денег. Даже само молоко никогда не завозилось. Потому-то люди и убивались на выброске навоза и сенозаготовке.
Ненавижу коров!
Непатриотично, но факт.
Написано в 2016 году.
