8 декабря мне исполнилось 29 лет. Почти весь день играли в кинг, а вечером собрались к нам в палатку: мы, Белкины и Шакалов. Выпили изрядно, затем я начал принимать «сонные ванны». Остальные пытались играть в кинг, но погас свет. Вечер прошел скучно. Утром нам передали, что Шакалов после пьянки плел о нас всякие небылицы.
В нашем палаточном городке для семейных — пополнение: рядом с нами поставил себе палатку наш фельдшер Войтенко, оставшийся на сверхсрочную службу. Его жена Вика, наша санитарка, большая неряха, постоянно приходится тыкать ее носом в грязь, наживая при этом себе в лице этой пары врагов. Хуже нет в учреждении иметь в подчинении мужа с женой, да и им лучше работать порознь. В этом я сейчас убедился на собственном опыте.
Петя продолжает свою линию: медосмотры и приемы больных веду я, разъезды мои, беспорядки в санчасти тоже мои.
Вчера у нас было два эпидемиолога, которые ловили комаров и москитов. Забрали наши истории болезней на больных с москитной лихорадкой.
Наш начальник вещевой службы Линник по дороге в Гавану потерял своего шофера. Все ждут его с нетерпением, а его, по- видимому, ждет палатка у столовой (гауптвахта). У него драма с Кабовой Фаиной, милой, симпатичной блондинкой. Жена Линника с тремя детьми берегла квартиру в Саратове, а он два года жил с Фаиной в Энгельсе. Сейчас командование вмешалось в их отношения. К тому же другим «холостякам» стало обидно, что он их обошел, отчего они рвут и мечут.
Наши футболисты ездили в Тунас играть с кубинцами, выиграли со счетом 10:1. Это была не игра, а «избиение младенцев».
Прошел слух, что штаб Группы собирается уезжать в Союз. Только бы успели подписать приказ о присвоении мне звания, а там пусть уезжают. Нам велено строить для солдат щитовые казармы.
У нас в части знаменательное событие: пришли, наконец, после долгих странствий письма. Когда я услышал об этом, то сердце мое ёкнуло. Побежал к почтальону, но письма для нас не было. Говорят, что первые наши письма, которые нам разрешили отослать 10 октября, в Союз не попали. Я же написал только по одному письму каждому адресату. Вот мне и наказание за пассивную переписку. Письма шли сюда по 35-40 дней. В них только догадываются, где мы находимся.
В воскресенье весь день играл в кинг, доигрался до того, что заснуть потом не мог часов до трех ночи — перед глазами всё время стояли карты. Во время игры наблюдал женскую истерику, какой я еще не видывал. Хорина разговаривала со своим муженьком, при этом плаксивый подлизывающийся тон перемешивался с резкой грубостью, криком. Нисколько не стесняясь нас, она ставила в глупое положение своего мужа. Я бы с такой дурой не прожил и недели. Таня говорит, что жил бы, если б любил. А сегодня Межетович видел, как Касьянова во время завтрака бросила при всех в мужа тарелку. Странные семейки! Всё это навело меня на примиренческий лад в собственной семье.
С двумя офицерами ездил в госпиталь. По дороге назад изрядно набрались, в Тунасе Слабодчикова еле вытащили из бара. Не успел еще в части вылезти из машины, как Войтенко приглашает посмотреть Линника, которого Ворона полечил неразведенным грамицидином, отчего у того на месте экземы то ли обострение последней, то ли ожог. Я не пошел смотреть, а пошел ужинать. Во время ужина Линник подошел ко мне с кривой миной: «Мог бы поужинать и позже». А назавтра, когда я делал ему перевязку, он чуть не ткнул меня ногой в нос, замотал свою ногу и ушел жаловаться начальнику политотдела. Последний пришел меня агитировать отвезти его в госпиталь. Поехали в Ольгино, сдали Линника и пошли фотографироваться по городу. Залучали косяками сеньорит и фотографировались с ними, правда, на это они шли без особой охоты, сеньоры же при этом показывали нам спины.
На обратном пути в Тунасе я впервые почувствовал ненависть к кубинцам. У дорожного буфета стали в очередь за бутербродами. Наша очередь уже давно прошла, мы шумим, а на нас ноль внимания, дают своим. Пришлось сказать им «большое спасибо» и уйти не солоно хлебавши. Характерно, что при этом никто из присутствующих не заикнулся в нашу пользу.
Свободное копирование
