Сразу же после освобождения от оккупантов у нас началось восстановление советской власти. Резервом кадров при этом были бывшие партизаны, которые из леса переместились в чиновничьи кресла. Кое-кто из них и их родственников начал форсить в нарядах, отнятых ими у населения. Люди иногда узнавали на них свои вещи и требовали, чтобы их возвратили им, однако это было безнадёжным делом. У этих людей теперь была власть, и добраться до них было невозможно.
Другая часть партизан была призвала в армию и брошена в окопы под Проню. Многие из них погибли там, даже не успев переодеться в военную форму.
Началось у нас и восстановление колхозов. У крестьян снова забирали скот, инвентарь, а также зерно в качестве семенного фонда.
Население тут же было обложено непосильными денежным и натуральным налогами. В обращении снова появились советские деньги.
Дети школьного возраста, хотя и с опозданием, пошли в школу. Мне и Лиде мать сшила школьные полотняные сумки, однако класть в них было нечего. Не было у нас ни учебников, ни тетрадей, ни карандашей и ручек. Правда, карандаши и ручки мы вскоре приобрели, а в качестве чернил начали использовать разведённую сажу. Писали ж мы на газетах и ободранных со стен обоях. Учителями в школах стали в основном окончившие до войны среднюю школу девчата. Некоторые из них не имели и такого образования. Первой моей учительницей во втором классе была молоденькая девушка Лина Фёдоровна. Взрослые сказали нам, что настоящее её имя не Лина, а Акулина. Мы, школьники, начали дружно и упорно называть её Акулиной. Она сердилась на нас за это, хотя вида и не показывала. Через год она вышла замуж и покинула нашу деревню. Её место заняла другая девушка, более серьезная и имевшая педагогический опыт. Звали её Надеждой Григорьевной. Она учила меня в третьем и четвёртом классах. Впоследствии она вышла замуж за местного парня Данилу и застряла в нашей деревне на всю жизнь.
Не заставили себя долго ждать на освобождённых территориях и репрессии, обрушившиеся на так называемых пособников оккупантов. В качестве таковых у нас были привлечены к ответственности наш староста и полицейский Воробьёв Михаил. Второго полицейского привлечь к ответственности было уже невозможно, так как он скоропостижно скончался от чахотки. Основными свидетелями обвинения над ними выступили подростки Антон и Андрей Микрюковы, у которых те в своё время изъяли оружие. На суде они выставляли себя чуть ли не членами подпольной молодёжной организации, собиравшейся бороться с оккупантами. Люди жалели наших старосту и полицейского, пытались защищать их, но слушать их никто не хотел. Эти пособники немцев во время оккупации никому ничего плохого не сделали, наоборот, они делали всё возможное, чтобы оградить нашу деревню и её жителей от бед. Несмотря на всё это, каждый из них получил по 10 лет тюрьмы. Но самым неожиданным для всех было то, что такой же срок тюремного заключения получил и старый учитель Шуниборов, пытавшийся организовать во время оккупации учёбу детей. И он был признан пособником оккупантов.
К нам из деревни Гроново, что под Чериковым, неожиданно приехала наша тётка Устинья с дочерью Аней. Во время отступления немцев факельщики сожгли их деревню. Её жители, отсиживавшиеся в это время в лесу, враз лишились всего. Приехали они к нам с просьбой оказать им помощь. Кроме зерна и картошки, мы ничего им дать не могли, но они были рады и этому.
Возобновила, наконец, свою работу почта. Люди начали получать с фронта письма от своих близких. Это доставляло им большую радость. Иногда их читали коллективно. В то же время в деревню начали приходить и похоронки. То в одном, то в другом доме после посещения почтальона раздавались крики и плач. Почтальона начали побаиваться. Люди не знали, что он принесёт им в следующий раз — радость или горе.
Свободное копирование
