А в конце сентября мы уехали в командировку.
Феодосия встретила нас солнцем и теплом. Море было уже холодным, но кое-кто решался искупаться.
Мы работали на военном аэродроме, где проходили тренировки, как мы потом узнали, наших космонавтов.
В фойе гостиницы, где мы жили, стоял телевизор для общественного просмотра, тогда ещё не было такой роскоши, как телевизор в номере, и однажды вечером я увидел за просмотром ТВ Марину Попович, она была в обычном домашнем халате и выглядела обычной женщиной с несколько излишней полнотой. Но днём я увидел её в офицерском мундире с полковничьими погонами. Пройдя мимо меня, она улыбнулась мне, как старому знакомому, вероятно, я слишком пристально разглядывал её.
А однажды вечером в коридоре встретил лётчика. Широкоплечий, коренастый, он шёл медленно, покачиваясь и придерживаясь за стену, чтобы не упасть. Он поманил меня пальцем и обдал перегаром, когда спросил: «А где здесь туалет?», - тогда и туалеты в гостинице были общими на весь коридор. Позже мне сказали, что это знаменитый летчик испытатель Мосолов. Так я познакомился со знаменитостями.
Мы тоже с собой привезли десять литров спирта. Это выписал начальник отдела на промывку схем. Он оставил пять литров у себя и пять принёс на хранение в нашу комнату, сказав: «Знаю, что вы малопьющие», чем выдал нам «индульгенцию» на некоторое употребление оного продукта. И мы иногда этим пользовались во второй половине командировки, когда погода испортилась, пошли дожди и похолодало. Вот мы и грелись перед ужином после промерзания на лётном поле.
Эта идиллия командировочной жизни однажды была нарушена событием одного дня, которое запечатлелось в моей памяти, как картинка из Голливудского фильма ужасов.
Хотя день начинался вполне обычно. Только нас разбудили на час раньше и, не дали позавтракать, а посадили в автобус и повезли на аэродром. Лётчики в тот день дали нам три часа полётного времени. И надо было успеть провести все тесты.
Мы работали с восьми до одиннадцати. Мой блок работал штатно, и я отпросился уйти до окончания перерыва. Хотелось нормально пообедать в столовой гостиницы. Идти пешком было минут сорок. Погода стояла сухая, тихая и солнечная с небольшими облачками. Я шёл по дороге, получая удовольствие от одиночества и окружающего пейзажа. На середине пути меня подобрал автобус для лётного состава.
В двенадцать я пообедал, полежал пол часа в номере, и в час дня собрался идти на аэродром.
Когда я вышел, солнца уже не было, и я порадовался, что идти будет не жарко. Дул лёгкий ветерок.
Через десять минут ветер усилился, небо потемнело и заморосил дождь. Я вытащил из кармана лёгкий болоньевый плащ и надел его. Дальше я шёл, удивляясь, как резко менялась погода.
Минут через пять ветер усилился настолько, что начал сдувать с дороги мелкие камешки, дождь усилился. Мне стоило повернуть назад, но я прошёл уже почти половину пути и надеялся одолеть остальной путь.
Ещё через пять минут ветер стал дуть с такой силой, что я с трудом преодолевал его. Мелкие камешки стали бить по ногам, и я повернул назад. Однако сила ветра была такой, что мне надо было наклоняться назад, чтобы удержаться, иначе меня толкало в спину и несло по дороге. Я остановился, не зная, что делать.
Вдруг показался грузовик ГАЗ-66, я замахал руками, но он пронёсся мимо.
Я был в отчаянии! Не было сил идти против ветра, а по ветру идти не получалось.
В борьбе со стихией прошло ещё несколько минут. Я был готов лечь на землю, когда увидел приближающийся командирский УАЗик.
Если грузовик не остановился, то, я был уверен, этот не остановится тем более.
Вдруг УАЗ затормозил и открылась дверь.
- Я весь мокрый, - закричал я.
- Садись, - услышал я голос офицера. Он и довёз меня до гостиницы.
В номере я разделся и обмылся в душе. Усталость была, как после тяжёлой работы. Я налил себе грамм пятьдесят спирта, разбавил водой из графина и выпил. Столовая открывалась в пять. Для закуски нашёл банку «Кильки» и съел без хлеба.
За окном, как на экране телевизора разворачивалась гроза. Чёрные тучи полыхали молниями, шёл град и проливной дождь. Я никогда не видел такого чёрного неба днём и столько почти непрерывающихся молний. Ветер свистел за окном. Я прилёг на кровать и заснул.
Проснулся я около пяти часов вечера. Гроза ещё полыхала, но молнии блистали уже в отдалении. Хотелось есть. Я спустился в столовую, поужинал, купил три банки килек, половинку булки хлеба и печенье. И хорошо, что я это купил. Ребят привезли поздно. Столовая была уже закрыта. Они тоже выпили и закусили килькой.
Через два дня были выходные, и мы поехали в Симферополь. По пути видели разрушения причинённые ураганом. Не было ни одной целой телевизионной антенны. Постройки были целые, но шиферные крыши на многих домах были повреждены. Лежали поломанные ветки и рухнувшие деревья.
Позже мы узнали, что на побережье Чёрного моря, недалеко от Анапы, смерч нагнал такую волну, что смыл рыбацкий посёлок, погибли десятки человек.
Но пресса об этом молчала. В советское время нельзя было травмировать психику людей. Может это и правильно.
Свободное копирование
