* * *
Я только что перечитал "Хорла" Мопассана. Ведь это финал Дон-Жуана, не так ли? Кто-то невидимкой входит среди ночи в спальню. Неизвестный пьет воду и молоко и решается этим высосать кровь у бедного Дон-Жуана, который, преследуемый, наконец сам накладывает на себя руку.
Это действительно из области пережитого: я в этом узнаю себя; я не отрицаю, что налицо некоторое душевное расстройство, но вижу за этим живое лицо.
В стене щели, так что дым и угар проникают в мою комнату, что плохо действует на мое здоровье, которое всё ухудшается. Когда я сегодня вышел на улицу, то мне казалось, что мостовая колышется под моими ногами как палуба парохода во время плавания. С большим трудом могу я подняться до Люксембургского сада; аппетит всё более пропадает, и я ем только для того, чтобы утишились боли желудка.
Обстоятельство, часто повторяющееся со времени моего приезда в Париж, заставляет меня обо многом задуматься. С внутренней стороны сюртука, слева, как раз где помещается сердце, слышен правильный стук. Это напоминает стук, производимый в стенах домов жуком, называемым в Швеции домовым или же смертными часами; это будто бы предвещает смерть. Сначала я думал, что это мои карманные часы, но это предположение было разбито тем, что я снял с себя часы, а стук не прекращался. Это не происходит также и от пружинки моих подтяжек или от подкладки моего сюртука. Я всего охотнее объясняю это смертными часами.
Несколько ночей тому назад приснился мне сон, снова пробудивший во мне желание умереть и давший мне надежду на лучшее существование без возврата к страданиям земной жизни.
Уйдя слишком далеко в пространство, граничащее с темной глубиной, упал я головой вперед, в бездну. Но -- странное дело! -- я упал не книзу, а кверху. Меня непосредственно окутал ослепительно белый свет, и я увидел...
То, что я увидел, породило во мне два представления: я умер и я спасен! Чувство высшего блаженства наполнило меня при сознании, что прежнее всё кончено. Свет, чистота, свобода осияли меня, и. воскликнув: "Бог!", я пошил ясно, что получил прощение, что ад лежит за моей спиной, а передо мной отверзается небо.
После этой ночи я чувствую, себя на этом свете еще более одиноким, и, подобно усталому, сонному ребенку, я прошусь "домой", мне хочется склонить отяжелевшую голову на грудь матери, заснуть на коленях матери, непорочной жены неизмеримо великого Бога, который себя называет, моим отцом и к которому я не дерзаю приблизиться.
Но это желание связано с другим: а именно мне хочется полюбоваться Альпами, в особенности Dent-du-Midi в кантоне Валлиса. Я люблю эту гору больше остальных Альп, хотя не могу объяснить почему. Быть может, потому, что она связана с воспоминаниями о моем пребывании на берегу Женевского озера, где я писал утопии действительности, и о местности, напоминающей мне небо.
Там прожил я лучшие годы своей жизни! Там я любил! Любил жену, детей, человечество, вселенную, Бога!
"Я возношу руки свои к Божьей горе и дому Божьему".
Свободное копирование
