В Ростове я скоро разыскал квартиру Мрозов, родителей жены Владимира, в Ткачевском переулке. С ними я тут познакомилcя впервые. Они напоили меня чаем, накормили и сказали, что Смидовичи еще в Ростове, что живут они в Нахичевани и что Мих. Викентьевич болен тифом и лежит в городской больнице. Я поспешно бросился разыскивать Надю по данному мне Мрозами адресу.
Надя жила в Нахичевани, на 2-й Вознесенской, в доме армян Аведиковых, занимая одну довольно просторную комнату в полуподвальном этаже. В этой квартире, но в другой комнате поменьше она перезимовала и предыдущую зиму. Дома я застал одну Надю. Она мне страшно обрадовалась, т.к., не имея от меня никаких известий, считала меня погибшим, т.е. захваченным и расстрелянным по дороге. Она рассказала мне о тяжелом положении, в котором они все очутились в последние дни. Сначала жилось сравнительно недурно: Миша служил (он доехал до Ростова скоро, не так, как я), она и Наташа наладили кое-как домашнее хозяйство; питались прилично. Потом, когда стали приходить тревожные известия с фронта и Ростову стала угрожать опасность, правление, где служил Миша, расформировали, выдав ему ликвидационные деньги. Все Смидовичи втроем: Миша, Надя и Наташа -- собирались уже ехать из Ростова дальше, на Кубань и через Новороссийск в Крым, как вдруг внезапно заболел Миша. Сначала думали, что у него сыпняк, но потом выяснилось, что это -- возвратный тиф. Мишу перевезли в городскую больницу в Ростове. Об отъезде теперь нечего было и думать. Одна Наташа, впрочем, все-таки хотела ехать. Она устроилась в одном общем вагоне с семьею Соколовых (наши харьковские знакомые). На руках у нее уже имелся железнодорожный билет до Новороссийска и пароходный до Севастополя. Тогда, видя Надю в таком критическом положении, я решил дальше не бежать и остаться с нею. Немедленно вернулся за вещами в свой эшелон на Гниловскую. Так как это было уже поздно вечером, то переночевал последний раз в своей теплушке. Она уже значительно опустела. Впрочем, большую часть этой ночи я не спал, а вместе с другими служащими Отдела пропаганды разгружал вагон, в котором помещалась богатая библиотека харьковского Отдела. Надо было ее как-нибудь спасти от гибели, и мы ее всю перетаскали в помещение большой гниловской школы. Тут же вместе с библиотекой в нашем эшелоне везли огромный гипсовый бюст Колчака ("верховного правителя"), который в Харькове долгое время стоял на Николаевской площади (дальнейшая судьба этого бюста мне не известна). Он валялся теперь на земле возле вагонов -- печальный символ того, что совершалось в России. /.../ Холодный, морозный воздух, огромная белая голова, валяющаяся на земле, ряды эшелонов, груженных броневиками, танками, обозными фурами, шныряющие по путям мародеры -- вот печальная картина этой ночи. В эшелоне я застал немногих из моих коллег и объявил им, что дальше не еду и остаюсь в Ростове. /.../ На рассвете, совсем почти не выспавшись, я взял свои вещи и пошел в Ростов.
Опять сначала зашел к Мрозам на Ткачевской и, к удивлению своему, увидел там и Надю с Наташей. При них были и все их вещи в корзинах, тюках и чемоданах. Их нахичеванские хозяева, Аведиковы, зная, что Надины сыновья служат в Добровольческой армии и предчувствуя близкое падение Ростова, решили отделаться от таких опасных жильцов. Зверское выселение было произведено моментально. Так одно несчастие за другим обрушивалось на наши головы. При таком обороте дел Наташа отказалась от своей поездки и решила остаться при отце и матери. Надя рассчитывала, что Мрозы как родственники дадут нам приют в их доме, где у них тогда как раз была одна свободная комната. Надя предлагала им за нее цену, какую они пожелают. Но Мрозы не согласились. Они уверяли, что комната эта уже сдана другим квартиросъемщикам, что они и рады бы, да никак не могут приютить нас. В действительности эта комната и потом долгое время оставалась свободной. Очевидно, Мрозы, так же как и Аведиковы, не хотели связываться с жильцами, запятнанными близостью к Добровольческой армии. Они торопили нас, чтобы мы поскорее приискали себе другую квартиру и очистили их дом. Надя потом никогда не могла забыть им этого жестокосердия. Это были ужасные, кошмарные дни, и такие дни потянулись теперь сплошною цепью. Надя и Наташа то бегали в больницу к Мише, то толкались по разным домам в городе, приискивая себе комнатку. Разумеется, при этом надо было самым тщательным образом скрывать свои связи с белыми. Я помогал Наде в эти дни, как мог. Один раз вместе с нею побывал у Миши: у него в это время была передышка между приступами возвратного тифа. Он лежал в большой общей палате. Лицо его исхудало и пожелтело, голос изменился. Тому, что Наташа не уехала и я остался в Ростове, он был очень рад.
Свободное копирование
