Прощай, деревня - 1

Прощай, деревня.

Храни Господь того, кто окажет:

"Простите, мирные поля!"

И бедный свой челнок привяжет

К корме большого корабля...

Некрасов.

I.

Ветер порою разгоняет, разрывает туман, и в просветы мы видим то, что скрывается за его белесоватой, непроницаемой завесой. Так иногда и наша память разгоняет туманы прошлого, и перед нами, словно ярко озаренные лучами невидимого света, мелькают знакомые места, слышатся знакомые голоса, уже давно-давно отзвучавшие, восстают знакомые образы, уже давно исчезнувшие, пропавшие из наших глаз...

С помощью чудодейственной силы воспоминания я разрываю теперь густые-густые туманы прошлого и вижу, что было со мною сорок лет тому назад, каков я был, как я жил, как думал и чувствовал...

Вижу я себя почти совсем еще безусым, девятнадцатилетним юношей. В ту пору -- в 1863 году -- я только что покончил с вологодской гимназией, заменил форменный гимназический мундир сюртуком и открыто курил папиросы, купленные на свои деньги, полученные с уроков.

Вижу я отца... Немного строгий, немного ворчливый старик, высокого роста, бодрый, сильный, с большим лбом, с лысиной, полуприкрытой с висков редкими прядями седых волос, с густыми, часто нахмуренными бровями и с длинными седыми усами, опущенными книзу... Живо я представляю его себе.

Но еще живее, еще ярче я помню мать... Небольшого роста, худощавая, с идеально-прекрасным лицом, с густой косой темно-русых волос, увенчивавших ее красивую голову, с темно-голубыми глазами, добрыми, кроткими, с ласковой улыбкой на устах, -- и вся запечатленная выражением душевной чистоты... Точно живую вижу я ее теперь перед собой, -- в темном платье с белым воротничком, окаймлявшим ее нежную шею, с работой или с книгой на коленях, иногда задумчивую и грустную...

По выходе из гимназии, как и большинство моих товарищей, я решил отправиться в университет. Отец предлагал мне поступить на службу в канцелярию губернатора, но о чиновничьей карьере я не хотел и слышать. Идти в чинуши? Ни за что!.. В университет! Вот куда стремились мои думы и мечты. Днем я мечтал об университете, ночью грезил о нем... Он снился мне в виде какого-то величественного древнегреческого храма, с портиками, с колоннами...

Время тогда было не таково, чтобы соблазняться чиновничьим местом, хотя бы и в губернаторской канцелярии. За два года перед тем крепостные крестьяне были освобождены из-под помещичьей власти; ждали еще других больших преобразований. Общество ожило, проснулось, словно освободившись от какого-то тяжелого кошмара. Наши гимназические учителя читали публичные лекции в пользу бедных. За последние годы учителя обращались с нами, как с людьми взрослыми, как со своими младшими товарищами, приносили нам книги, которых не было в нашей ученической библиотеке, но которые, по их мнению, заслуживали нашего внимания, -- и некоторые из этих книг дали нам более умственной пищи, чем целые кипы тогдашних учебников; иные из учителей приглашали нас к себе на дом для "бесед".

Мы были полны самых блестящих, радужных надежд и упований на светлое будущее и страстно стремились работать на пользу общества, на благо родного народа. И император Александр II, за несколько лет перед тем посетивший нашу гимназию, говорил нам в том же смысле, вполне соответствовавшем нашим стремлениям работать для блага родины. "Я надеюсь, что вы будете полезны отечеству!" говорил он.

Лет за десять до того времени, даже еще при моем поступлении в гимназию, гимназисты восторгались офицерами, их блестящей формой, их удальством и молодечеством, звяканьем сабель и шпор и рвались в военную службу. Был даже такой случай: два брата-гимназиста убежали из гимназии с тем, чтобы пробраться на Кавказ -- биться с горцами, но на дороге между Вологдой и Ярославлем были пойманы и снова водворены в гимназию. Тогда, помню, зачитывались лермонтовским "Героем нашего времени", повестями Марлинского и т. под.

С начала шестидесятых годов у нас повеяло новым духом. Читали гончаровского "Обломова", "Детство и отрочество" Л. Толстого, повести Тургенева, стихотворения Некрасова, из которых многие заучивались наизусть, декламировались... Офицер в наших глазах утратил свою былую прелесть. Студент стал нашим идеалом: студент благороден, великодушен, смел, стоит за правду, его единственное, могущественное оружие -- горячее слово, убеждение. Студент стал живым олицетворением всего прекрасного. Так изменились вкусы и взгляды молодежи...

Как прежде гимназисты рвались в военную службу, так теперь они только и думали о том, как бы попасть в университет. Быть студентом считалось почетным. На вечеринках мы громко, с одушевлением распевали:

"Что чины, богатство, слава,

Оловянные кресты!

Это детская забава,

Это глупые мечты!.."

Отец был. крайне недоволен моим отказом от службы в канцелярии губернатора и моим решением ехать в Петербург -- в университет.

-- Я не был в университете, а, слава Богу, прожил жизнь не хуже других! -- ворчал он. -- Немало послужил на своем веку... И ты мог бы так же... сначала бы чиновником особых поручений при губернаторе , а там дальше -- больше, дальше -- больше...

Но уговоры отца оставались для меня гласом вопиющего в пустыне. "В университет!" повторял я про себя, словно молитву или какое-нибудь заклинание. "Там знания, -- думал я, -- там свет во тьме светится"...

Мать моя всячески старалась смягчить отца, примирить нас, хотя и сама страдала при мысли о предстоявшей разлуке со мной. Ей и самой хотелось, чтобы я остался с ними, но идти наперекор желаниям своего любимца она не могла. Отец уступил ее настояниям, и кончилось тем, что вопрос свелся на деньги.

-- При нынешних плохих обстоятельствах, я не могу тебе дать более семидесяти рублей! -- сказал мне отец.

-- Мне этого довольно! -- замирающим от радости голосом промолвил я -- и почувствовал, как щеки мои вспыхнули от сильного душевного волнения.