Кто помнит теперь о пьесе Боборыкина "Ребенок", которой А. И. Урусов посвящает целые журнальные статьи, вдвое больше протяжением, чем статьи об Островском? Но то, что написано А. И. Урусовым о молодой артистке Позняковой (впоследствии Федотовой), выдвинувшейся в названной пьесе Боборыкина, это весьма ценный документ по истории театра. По рецензиям Урусова о Федотовой можно судить о свойствах дарования молодой артистки, о приемах ее игры, об опасностях, каким она подвергалась, и о той нравственной поддержке, которую ей оказала умная и благожелательная театральная критика.
Мы могли бы составить довольно полный отдел критических разборов под рубрикой "явлений, пропущенных нашей критикой", -- пишет Урусов по поводу выступлений молодой артистки Никулиной. Он говорит о молодых начинающих дарованиях не только со вниманием, но с какой-то нежностью. Он дрожит над их судьбою. "Мы обещаем нашим читателям, -- пишет Урусов, -- ударить в набат, как скоро заметим, что молодой талант сбивается или что его сбивают на ложную дорогу". Он сплошь и рядом суров к Позняковой-Федотовой, но невозможно обидеться на эту суровость, потому что под внешней суровостью отзыва чувствуется глубокое страдание за уклонения и заблуждения дарования.
"Молодое чувство, -- восклицает он в одной рецензии о Позняковой, -- которого хватило бы на всю жизнь, можно растратить на два три фейерверка". "Французская мелодрама -- сценический опий, -- замечает он в другом месте, -- ее (Позняковой) таланту не выдержать мелодрамы". Надо удивляться чутью и прозорливости молодого критика, который, по первым уже дебютам будущей знаменитой артистки, совершенно ясно и точно определил, в чем сила и где опасная слабость ее дарования. Мелодраматический привкус в драматических и трагических ролях остался до конца блистательной карьеры Федотовой, и если бы благожелательная и беспристрастная театральная критика не "ударяла в набат" по шиллеровски-восторженному выражению Урусова, -- то случилось бы, возможно, что "дарование, которого бы хватило на всю жизнь, было бы растрачено на два три фейерверка".
Хотя Урусов и писал, что "театр вовсе не дело вкуса, а знания", но сила его рецензий была в чувствовании правды и художественной меры. Об одной из виднейших артисток Малого театра мы читаем: "Колосова словечка в простоте не скажет, все с ужимкой", "она вносит в драматические роли какую-то особенную, ей только свойственную искусственную натуральность, то есть постоянное напряженное усилие казаться непринужденною и живою". Подобное тонкое различие "жизненности" и подделки под жизненность не могло дать никакое "знание". Это дело вкуса и природного чутья. Такая театральная критика была тем действительнее, что в беспристрастии Урусова нельзя было усомниться. Она создавала высший суд над творчеством актера, некоторую санкцию художественной истины.
В этом смысле функциональное, с художественной точки зрения, значение критики может быть приравнено к авторитету общественной морали. Трудно, конечно, учесть влияние независимой и талантливой критики на жизнь театра -- оно проявляется в неуловимых и очень деликатных формах. Но можно судить о степени этого влияния -- "от противного", когда, по тем или иным причинам, голос театральной критики умолкает или лишается независимости и свободы суждения: театр начинает падать с необычайною быстротой, а театральное искусство являет собой картину полной анархии. При всем том А. И. Урусов был дилетант. Он писал немного и с большими перерывами, о чем, разумеется, можно только пожалеть.
Свободное копирование
