Конечно, Жюдик была очаровательна и в другом, более тривиальном жанре. Такова, например, ее шансонетка "Ne me chatouillez paz", "Не щекотите меня", в которой она изумляла своим серебристым смехом, падавшим, как каскад бриллиантовых брызг. Или другая: "Mais hors du mariage èa fait toujours plaisir" -- "Вне брака это всегда доставляет удовольствие". Содержание шансонетки, да и форма ее, да и музыка, не представляют ничего интересного, но Жюдик умела в этой тривиальной безделке давать, так сказать, суммарную философию буржуазки.
Если не ошибаюсь, в 1900 году я слушал и смотрел Жюдик в последний раз. Она спустилась до кафешантана. Это было в парижском "Alcazar d'été", в Елисейских полях. Рядом с "Альказаром" был другой кафешантан -- "Ambassadeurs", где подвизалась в то время модная, находившаяся на зените славы, дама парижских бульваров, "enfant du pavé" и Батиньоля -- Иветта Гильбер. Жюдик была привлечена для "противовеса". И точно, нельзя себе было представить большего контраста. Та -- худая, тощая, длинная, с некрасивым, но смышленым лицом, носящим следы упорной и нездоровой борьбы за существование, в экстравагантном белом платье с черными перчатками, напоминавшими о какой-то остроте жгучих бодлеровских ощущений. И Жюдик -- очень толстая (ей было уже пятьдесят четыре года!), затянутая в корсет, все-таки красивая, все-таки элегантная, вся какая-то оттуда, "de la haut", с высот Трианона и Версаля, вся продукт утонченнейшей культуры, маркиза, воспитанная на письмах madame de Sévigny, упитанная сливками и знаменитыми "бриошами" версальских булочников, в то время как та, тощая, невольно наводила на мысль о дурном хлебе, недостатке воздуха и света и тесных жилищах рабочего квартала...
Я оглянулся на публику. Увы, это была больше публика иностранцев. Рядом в ложе сидели, по-видимому, американцы, толстые и красные, сосавшие набалдашники щегольских тростей. Жюдик пела о каких-то далеких временах, когда нежная буколика Вергилия сплеталась с пленительным колоритом Ватто. "Ah, c'etait bon!" -- вспомнилась мне фраза бабушки -- Жюдик из "Лили". Да, все это было прекрасно -- этот нежный узор догоревших огней. Но она явно расточала дары недостойным, и это читалось на мещанских лицах принцев долларов.
Все это прошло. Нет больше свирелей. Нет пастушеских идиллий, нет далеких томных, лирических призывов, ни серебряного смеха простосердечной "petite bourgeoise", ни грациозных па, ни волнистых оперений, ни писем madame de Sévigny, нет даже Мими Pinson. Помните у Мюссе?
Mirai était une blonde,
Une blonde que Ton connait...
Elle n'a qu'une robe au monde
Et qu'un bonnet...
Легкий ветер приносил с противоположной стороны, от конкурирующего "Ambassadeurs", эхо громких аплодисментов: Иветта сказывала про деревенскую девушку, продававшуюся сначала за 5 франков, а потом все за большие и большие суммы, и всякий раз при этом деловито замечавшую: "Это на корову для моей бедной матери..."
-- Анна, перестаньте! -- хотелось сказать Жюдик. -- Неужели вы не слышите? Тощая корова пожрала тучную... Ваше время прошло.
Свободное копирование
