Я испытывал непреодолимую потребность творить и полагал, что нашел самую подходящую для меня область творчества в романе, и через год после появления в свет "О. Т." написал и издал третий свой роман "Только скрипач". "О. Т." понравился многим, особенно же Эрстеду, который отличался особенной чуткостью ко всему юмористическому. Он-то и посоветовал мне держаться этого рода творчества; у него в доме я встречал сочувствие и черпал радостную уверенность в своих силах.
"О. Т." был переведен на немецкий язык, потом на шведский, голландский и английский. Перед выходом "О. Т." в свет, один из друзей моих, профессор университета, предложил мне свою помощь по части чтения корректуры. "Я-то опытный корректор!" -- сказал он мне. -- И меня постоянно хвалят за тщательность и корректность моих собственных изданий! Ну, и рецензенты, критикуя вас, не будут по крайней мере развлекаться такими мелочами, как корректурные погрешности!" И вот он проверил корректуру всего романа, просматривая лист за листом, кроме него, их тщательно проверяли еще два сведущих лица. Книга вышла, и первая же рецензия о ней заканчивалась так: "И в этой книге мы встретились с обычными грамматическими небрежностями А." "Нет, это уж из рук вон! -- сказал мой корректор-профессор. -- Я положил на корректуру этой книги столько же трудов, сколько на корректуру своих собственных! К вам просто придираются!"
Роман стал известен в публике, и круг моих читателей все увеличивался, но газеты и журналы все еще не высказывали мне особенного поощрения. Критики как будто забыли, что мальчик с годами вырастает в мужа, что познания приобретаются не только обычным проторенным путем, и по-прежнему упирали на мои старые ошибки и промахи. Поэтому-то самыми строгими критиками моими оказывались зачастую люди, которые, пожалуй, вовсе и не заглядывали в мои последние произведения. Не все только были так честны и откровенны, как Гейберг, который на вопрос мой: читал ли он мои романы? Ответил с улыбкой: "Я никогда не читаю толстых книг!"
Год спустя, вышел, как уже сказано, роман "Только скрипач", вылившийся у меня под влиянием испытываемого мною духовного гнета. И этот роман свидетельствовал о том, что я сделал шаг вперед, лучше понимал и людей, и самого себя. Я уже отказался от мечты получить за свои труды воздаяние здесь, на земле, и утешал себя мыслью найти утешение и примирение в ином мире. Если "Импровизатор" явился настоящей импровизацией, то "Только скрипач" -- произведением, глубоко пpoчувcтвoвaнным и продуманным, почти пережитым. В нем я выразил свой душевный протест против людской несправедливости, глупости житейской прозы и гнета.
И этот роман пробил себе дорогу, но и тут ни одного слова поощрения или признательности! Критика милостиво изрекла только, что мною часто счастливо руководит инстинкт . Ко мне применяли выражение, которое вообще принято употреблять, говоря о животных, тогда как в области поэзии, среди людей, это свойство носит название "творческого гения". Все хорошее во мне продолжали втаптывать в грязь. Отдельные лица, правда, говорили мне, что со мною поступают уж чepecчуp грубо и несправедливо, но заступиться за меня в печати никто не думал. Роман "Только скрипач" заинтересовал на короткое время одного из наших одаренных молодых писателей. Серена Киркегора. Встретясь со мною однажды на улице, он сказал мне, что собирается писать на этот роман критику, которой я, наверное, останусь доволен. По его мнению, ко мне вообще относились несправедливо. Прошло довольно много времени, К. перечел книгу, и первое хорошее впечатление испарилось; должно быть, чем серьезнее он вдумывался в произведение, тем несовершеннее оно ему казалось, и появившаяся наконец критика уж никак не могла порадовать меня. Критическая статья К. разрослась в целую книгу, кажется, первую изданную им. Для чтения она вышла тяжеловата, смахивала на философский трактат, и многие говорили в шутку, что только К. да А. и прочли ее до конца. Называлась книга "Af en endnu Levendes Papirer, udgivet imod hans Villie af S. Kierkegaard" (1838 г. Из записок еще живущего человека, изд. против его воли. -- С. К. ). Я вынес из нее одно сведение, что я не поэт, а лишь поэтическая фигура, соскочившая со своего места в каком-нибудь поэтическом произведении, и что какому-нибудь будущему поэту предстоит водворить меня на мое место или поместить меня в собственное произведение, создав для меня новую подходящую обстановку! Впоследствии я стал лучше понимать этого писателя, который тонко и coчувcтвeннo оценил мои позднейшие труды.
Свободное копирование
