Первое громкое и, пожалуй, несколько преувеличенное признание достоинств "Импровизатора" донеслось до меня из Германии, я встретил его с глубокой признательностью, как больной согревающие лучи солнца. Нет, не прав был наш датский критик, не задумавшийся назвать меня неблагодарным человеком, обнаружившим своим романом большой недостаток признательности по отношению к своим благодетелям! Я, дескать, сам был тем бедным Антонио, что кряхтел под гнетом благодеяний, вместо того, чтобы молча и благодарно нести его!
В Швеции тоже вышел перевод "Импровизатора", и все шведские газеты, какие только мне пришлось видеть, отзывались о моем произведении с похвалами. На английский язык роман был переведен квакершей Мери Ховит.
"This book is in romance, what "Childe Harold" is in poetry!" ("Эта книга среди романов то же, что "Чайлъд Гарольд" среди поэм!" (англ.)) -- говорила она в своем предисловии. Тринадцать лет спустя, когда я сам приехал в Лондон, мне сообщили о другом лестном отзыве в "Foreign review", который приписывали зятю Вальтера Скотта, серьезному и строгому критику Локгарту. Несмотря на то, что статья была помещена в одном из самых распространенных английских журналов, получаемом и у нас в Копенгагене, о ней не обмолвились в свое время ни в одной из датских газет, между тем как те же газеты отмечали малейшее упоминание в иностранной печати о всяком другом датском писателе. Вот что говорил, между прочим, английский критик: "Импровизатор" , произведение датчанина, написанное на том самом языке, на котором жил и думал печальный датский принц Гамлет. Кто-то сказал, "Коринна" -- бабушка "Импровизатора" ; может быть, оба романа и имеют некоторые сходные черты, но "Импровизатор" -- более симпатичный чичероне".
Немецкая критика отозвалась об "Импровизаторе" так: "Не безынтересно будет провести параллель между "Импровизатором" Андерсена и "Коринной" г-жи Сталь. И тот, и другая в лице своих героев, итальянских импровизаторов, изобразили самих себя, и оба же воспользовались как фоном для своих картин прекрасной Италией. Но разница в том, что датчанин наивен, француженка сентиментальна; Андерсен дает поэзию, Сталь -- риторику".
Датский "Литературный ежемесячник" тоже упомянул о "Коринне", но иначе. "Конечно, роман г-жи Сталь послужил для А. образцом, но только сбившим его с толку" и т. д.
Позже вышли несколько переводов "Импровизатора" в Северной Америке, а в 1844 году появились переводы на русский и чешский языки, сделанные со шведского. Голландский перевод был встречен весьма похвальной статьей в журнале "de Tijd" . Во Франции перевод "Импровизатора", сделанный m-lle Лебрен (1847 г. ), также стяжал роману похвалы -- особенно за его "чистоту". В Германии же вышло всего семь или восемь переводов "Импровизатора", и некоторые из них выдержали по нескольку изданий. Кстати, могу указать на напечатанное в Собрании сочинений Шамиссо (изд. Hitzig'a) письмо ко мне, в котором он говорит, что предпочитает моего "Импровизатора" таким произведениям, как "Notre Dame de Paris" , "La Salamandra" и др. (Особенно приятное впечатление производит на нас девственная чистота этого проникнутого глубоким религиозным чувством романа. Это достоинство я должен выдвинуть на первый план, так- как благодаря ему роман представляет такой резкий контраст с другими современными литературными произведениями, которые несмотря на всю талантливость их авторов производят крайне удручающее впечатление. К последним я причисляю все французские романы, какие мне пришлось читать: "Notre Dame de Paris", "La Salamandre", "La peau de chagrin", "Le pere Goriot", "Un Secret", "L'ane mort et la femme guillotinee" и др. Они рисуют нам ужасающие картины, обличающие испорченность человеческого сердца и пороки общества, и мы видим в них лишь безбожный мир, тьму без просвета. Вот на этом-то черном фоне так чудесно и выделяются Ваши прелестные картины. Мы любим их, любим и их творца!")
Итак, первые похвалы, поднявшие мой дух, раздались и продолжали раздаваться за границей, так что, если Дания и имеет во мне поэта, то нельзя сказать, чтобы взлелеянного ей. Родители вообще нежно пекутся о своих чадах, заботливо ухаживают за каждым проявившимся в них ростком таланта, моя же родина, в лице моих земляков, по мере сил старалась задушить во мне всякий талант. Но так видно угодно было Господу Богу, и Он, ради развития моего таланта, посылал мне благодатные лучи из-за границы. Он же устроил и то, что труды мои сами пробили себе дорогу. Публика ведь все-таки сильнее всех критиков и разных литературных партий. Итак, благодаря "Импровизатору" я завоевал себе прочное и почетное место в числе других писателей. Юмор мой вновь расправил крылья и, спустя несколько месяцев после выхода в свет "Импровизатора", я издал первый выпуск моих сказок. Но не подумайте, что они сейчас же завоевали себе успех. Люди, говорившие, что желают мне добра, сожалели, что я, подав недавно такие надежды своим романом, "опять впал в ребячество". "Литературный ежемесячник" так и не удостаивал упомянуть о моих сказках, а "Даннора", очень в то время распространенный журнал, советовал мне -- не тратить времени на писание сказок. Меня упрекали также в отступлении от обычных форм этого рода творчества и рекомендовали мне изучить сначала известные образцы. Но, конечно, это было мне не по вкусу! -- прибавлял критик. Ну вот я и перестал писать сказки и через некоторое время, в продолжении которого юмор мой не раз сменялся унынием, окончил роман "О. Т. ".
Свободное копирование
