Трестеник, 19 декабря
Был, а лучше бы сделал, если бы вовсе не был... Разузнал, а лучше бы никогда не узнавал... Поверишь ли, мой друг, все мы в данную минуту в таком возбужденном состоянии, которого ни коим образом описать нельзя... Тебе, конечно, непонятно то, о чем я говорю; вы прочитали телеграммы, порадовались, как могли и как умели -- и только; для всех вас, для целой России, важен самый факт: "Плевна пала, Плевну взяли", а как, кто, что, вас это всего меньше интересует -- Сибирцы ли и Астраханцы, или Бутырцы с Угличанами забрали Плевну -- для вас это безразлично; важен факт: Плевна пала, а все прочее для вас вещь второстепенная... Для нас же совершенно иное; кто разбил Османа, кто заставил его армию положить оружие -- это для нас самый первый, главнейший, существеннейший факт! А что Плевна пала -- это второстепенное дело, это только необходимое последствие, неизбежный результат первого; не будь этого первого -- не было бы и последнего! Вчера утром я отправился в Дубняк, в наш корпусный штаб. Штабные приняли меня очень радушно; живут они в одной комнате, кажется, еще теснее нашего: у двух есть складные походные кровати, а Спартанец Мецгер помещается прямо на полу, на своей кавказской бурке. Застал всех в самом оживленном разговоре. Речь шла о Плевненской битве и об участии в ней разных полков; из недоговоренных фраз и полунамеков я мог только догадываться, что разговор касается нашей дивизии, но вмешиваться в этот разговор, расспрашивать, я счел для себя неудобным, и хотя штабные обращались и ко мне с такими же полунамеками, я упорно молчал; когда же они стали и на меня наседать, я отвечал, что положительно ничего не знаю.
-- Да разве вы еще не читали? -- в один голос спросили меня штабные.
-- Ничего не читал, у нас газет никаких нет.
-- А-а,-- многозначительно протянули они и отстали от меня, прибавив,-- ну, все равно, не сегодня так завтра все узнают, это теперь не секрет, шила в мешке не утаишь...
Это шило меня очень занимало, но расспрашивать было как-то неудобно. Отдохнув у милых штабников, я стал собираться домой.
-- Вы чрез Нетрополь? -- спросил меня Мецгер.
-- Да,-- отвечал я.
-- А на бивуак к своим заедете?
-- Непременно заеду...
-- Ну, так возьмите меня с собой, мне нужно повидаться с Водаром.
Мы уселись и покатили. Только что мы выехали за Дубняк, Мецгер достал из кармана нумер Голоса и прочел мне первую телеграмму о Плевненской битве...
-- Да не может быть,-- закричал я.-- А мои Малороссийцы, ведь я сам служил в этом полку, что же об них? Ничего?
-- Ничего,-- грустно ответил мне мой спутник,-- и теперь это непоправимо; но будет время, когда все это всплывет на чистую воду...
Приехали мы на бивуак и застали у Водара нашего бригадного П. Н. Сорокина и несколько офицеров. Первые минуты свидания вышли очень натянуты: появление члена корпусного штаба видимо смутило всех; несмотря на самые задушевные товарищеские отношение В. К--ча с Мецгером и между ними промелькнула минутка какая-то нехорошая, неискренняя, натянутая...
-- Читали, конечно? -- спросил совершенно спокойно и развязно Мецгер, обращаясь ко всем присутствовавшим.
-- Читали,-- угрюмо и даже сурово ответил за всех В. К--ич...
И пошли, и пошли... Более возбужденной беседы я кажется никогда не слыхал... Особенно кипятились наши молодые офицеры.
-- Да вы загляните, что делается у наших соседей -- в Малороссийском полку,-- кричали возбужденные герои Плевны.
Далеко за полночь вернулся я в свой Трестеник и, несмотря на поздний час, застал в нашей хатке весь наш лазаретный персонал -- и тут также возбуждение очень сильное... В мое отсутствие у нас получены газеты, и все их успели прочитать... Что тут говорилось -- я положительно не в состоянии передать, потому что и сам был в таком же возбужденном состоянии; толковали, горячились почти до утра...
Свободное копирование
