Он приступил к управлению Министерством народного просвещения, не имея никаких надлежащих для того сведений. Но это нисколько его не смущало. Он не сомневался, что обладает талисманом для устранения всех препятствий и недоразумений на своем пути, что ему удастся поставить учебное дело на такую высоту, на какой оно никогда у нас не стояло. Если никто учиться не хотел, если во всех учебных заведениях господствовал хаос, если профессора университетов сбивали с толку студентов, а студенты устраивали уличные демонстрации и правительство выводило войска для их усмирения, то, по мнению Головнина, для всего этого была весьма законная причина, а именно недовольство каким-то мнимым гнетом. Стоило лишь выставить знамя либерализма, и либерализм этот послужит панацеей от всяких зол. Краевский рассказывал мне, что Головнин вечером того же дня, когда состоялось его назначение, прислал за ним и предложил ему полное свое содействие для получения права издавать газету (таким образом возник "Голос"). Прежде всего Александр Васильевич позаботился обзавестись своим печатным органом. Но и в других журналистах усердно заискивал он: казалось ему, между прочим, весьма либеральным послать за границу целую толпу молодых ученых, во-первых, для подготовки их к занятию университетских кафедр, а затем для исследования каких-то вопросов, но так как Головнин недоумевал, на ком остановить свой выбор, то [он] обращался за указаниями к разным лицам, в том числе к Панаеву и Краевскому. Кто же, как не они, эти представители "общественного мнения", издавна вращавшиеся на литературном поприще, могли подать ему мудрый совет? Краевский, человек опытный и солидный, поступил весьма рассудительно -- он рекомендовал своего сына, которого как нарочно в это время нужно было послать за границу лечиться от дурной болезни. Вообще же мнимых молодых ученых, будущую надежду России, ловили чуть ли не на улице. Очутился между ними и бывший мой товарищ по университету Альбертини, жалкая посредственность, писавший бесцветные статейки для журналов; его тоже снабдили деньгами, и он воспользовался ими, чтобы отправиться прямо в Лондон к Герцену, где и утвердил свое пребывание; тайная полиция проведала об его подвигах там, и надо было впоследствии много хлопотать, чтобы мог он беспрепятственно вернуться в Россию. Разумеется, от этого наплыва на Европу русских "молодых сил" не вышло ровно ничего путного; в результате оказался нуль по той простой причине, что, увлекшись либеральною мыслью, Головнин и не подумал о том, чтобы сколько-нибудь разумно осуществить ее. Быстрота или, как выражается один мой приятель, скоропостижность его в этом отношении была поистине изумительна. Для примера приведу следующий случай из моей служебной практики. Головнин изыскивал все способы отделаться от находившейся в его ведении цензуры, и это очень понятно при тогдашних обстоятельствах; любопытны, однако, соображения, которые высказывал он по этому поводу посещавшим его литераторам; по словам его, Министерству народного просвещения совершенно не свойственно сколько-нибудь обуздывать печать, прибегать к карательным против нее мерам, ибо с точки зрения этого министерства всякие мнения, даже самые превратные и которые принято считать вредными, должны быть высказываемы беспрепятственно; для него не существует ни безусловной истины, ни безусловной лжи, -- оно обязано в интересах свободы оставаться беспристрастным зрителем борьбы мнений, с твердою уверенностью, что в борьбе такого рода истина восторжествует над ложью. Трудно и придумать, кажется, что-нибудь либеральнее и вместе с тем глупее этого. Старания Головнина увенчались успехом; цензура перешла в Министерство внутренних дел. В тот самый день, когда состоялось постановление об этом, Александр Васильевич прислал за мной и сообщил мне радостную для него новость.
-- Наконец, -- сказал он, -- прекратились ненавистные отношения, существовавшие между Министерством народного просвещения и литературой; до сих пор литература имела право смотреть на него как на своего врага; но следует ли из этого, что отныне всякая связь между ними порвана? Напротив, я думаю, что она должна быть теснее, чем когда-нибудь, только характер ее будет совершенно другого рода. В прежнее время Министерство народного просвещения преследовало печать, с этой же минуты оно обязано покровительствовать ей, не щадить средств для ее поощрения. Вот между прочим, что предпринято мною с этой целью: я испросил у государя известную сумму денег, которую мне хотелось бы ежегодно распределять между нашими учеными в пособие на приготовляемые к печати их издания, а также между редакторами педагогических журналов. Не можете ли составить список тех лиц, которые нуждаются в пособиях такого рода?
Разумеется, я выразил полную готовность.
-- Когда же вы привезете мне этот список? -- продолжал Головнин. Связать себя каким-либо сроком казалось мне очень странным, ибо надо было тщательно собрать сведения, и я попросил, чтобы он не стеснял меня в этом отношении. Лицо Александра Васильевича омрачилось.
-- Что же тут трудного? -- воскликнул он. -- У нас столько бедных тружеников, стоит только сделать выбор; вы очень одолжили бы меня, если бы нашли возможным исполнить мое поручение чрез два дня.
Свободное копирование
