авторів

1470
 

події

201651
Реєстрація Забули пароль?
Мемуарист » Авторы » Eugeny_Feoktistov » За кулисами политики и литературы - 10

За кулисами политики и литературы - 10

10.10.1853
Москва, Московская, Россия

Впоследствии Салтыков (Щедрин) сообщил Тургеневу любопытные подробности о Решетникове. Пришел к нему Решетников нечесаный, немытый, оборванный и просил походатайствовать о напечатании какой-то своей повести, ссылаясь при этом на крайне бедственное свое положение.

-- Есть ли у вас семья? -- спросил Салтыков.

-- Детей нет, а только жена.

-- Чем же она занимается?

-- Она -- публичная женщина, -- отвечал Решетников хриплым от пьянства голосом.

Салтыков в смущении отступил назад.

-- В публичных домах, впрочем, не живет, у нее своя квартира, -- продолжал его собеседник, нисколько не конфузясь.

Принесенная им повесть была напечатана, гонорар ему выдан, и затем он пропал. Чрез несколько времени посетил он Салтыкова еще более мрачный и растерзанный.

-- Где вы скрывались, что вы делали?

В ответ тот же глухой шепот:

-- Пил запоем, только нынче вышел из дому, потому что голод выгнал; дайте денег.

-- Деньги можно дать, но ведь это вам же во вред, вы опять запьете?

-- Нет, когда я голоден, то не пью.

Однажды Салтыков был вынужден отправиться отыскивать его на квартире. Это было какое-то логовище темное, грязное, и сам он в припадке пьянства спал на голой скамье. Салтыков тщетно старался разбудить его.

-- Постойте, я вам помогу, -- воскликнула хозяйка, -- его надо будить по-своему. -- С этими словами схватывает она палку и наносит несчастному удар; он вскочил, но нисколько не обиделся; видно было, что такой оригинальный способ пробуждения практиковался зачастую. Конечно, человек, дошедший до такого глубокого нравственного падения, озлобленный, развращенный и невежественный, не мог произвести ничего, что говорило бы уму и сердцу, а между тем -- как ни кажется это удивительным -- он имел поклонников; еще удивительнее, что Тургенев усмотрел в его произведениях какую-то "трезвую правду" и не задумался поставить его на пьедестал. В этом случае он поступал совершенно так же, как позднее в сношениях своих с нигилистами. Странно было бы предполагать, что он сколько-нибудь сочувствовал им; не могло быть у него с ними ничего общего, но они ему казались какими-то демоническими натурами, и он охотно сближался, благодушно беседовал, спорил с этими людьми; отнюдь не смущала его мысль, что на душе какого-нибудь Лопатина, которого -- как я слышал -- он выставил в своей "Нови", было не одно кровавое преступление. Как это объяснить? Разгадка заключается, мне кажется, отчасти в характере Тургенева, а отчасти в обстоятельствах, среди коих сложился этот характер. Николаевский режим имел тлетворное, гибельное влияние на многих людей, которым приходилось быть свидетелями безобразий, достигших своего апогея преимущественно в конце сороковых и в начале пятидесятых годов. До сих пор наша литература, вообще болтливая, отнюдь не отличающаяся сдержанностью, остерегалась упоминать об одном явлении, которое может показаться невероятным, а между тем не подлежит сомнению: говорю о том, что во время Крымской войны люди, стоявшие высоко и по своему образованию, и по своим нравственным качествам, желали не успеха России, а ее поражения. Они ставили вопрос таким образом, что если бы император Николай восторжествовал над коалицией, то это послужило бы и оправданием, и узаконением на долгое время господствовавшей у нас ненавистной системы управления; мыслящим людям было невозможно мириться с этою системой; она безжалостно оскорбляла самые заветные их помыслы и стремления. Все это понятно, но не совсем понятно то, что в негодовании своем интеллигентные кружки тогдашнего общества (за исключением, впрочем, славянофилов) сторонились от русской действительности, взоры их были почти исключительно обращены к Западной Европе, они усвоили себе ее идеалы, жили ее интересами, а интересы своей собственной страны оставляли в каком-то забвении. Направление такого рода было в высшей степени ненормально, и когда после Крымской войны вдруг с неожиданною и негаданною быстротой наступила для России новая эпоха развития, то людям, о которых я говорю, пришлось пережить трудный внутренний кризис, отказаться от многого, чему они поклонялись, и вместо прежнего увлечения обольстительными теориями сосредоточить свой ум на изучении действительных потребностей России. Некоторые так и не справились с этою задачей. Герцен, проживая за границей, продолжал обсуждать русские события с точки зрения европейских революционеров, пред которыми он (а также и его друзья) привык благоговеть, когда еще проживал в Москве. Недалеко ушел от Герцена и Тургенев. Конечно, он никогда и ничего не проповедовал, потому что -- как уже заметил я выше -- был большим индифферентом в политике, но он продолжал смотреть на Россию как на что-то грубое, дикое и безобразное. Сердце его не лежало к ней. "Увы, надо признаться, что он Россию не любит", -- говорил мне один из ближайших к нему людей, поверенный самых сокровенных его дум, П.В. Анненков. Впрочем, и сам Тургенев не стеснялся открыто развивать мысль о том, что русский народ, по сравнению с другими европейскими народами, принадлежит к разряду жестоко обиженных природой. Он судил так не только о России, но и вообще о всем славянстве. Неудивительно, что при таком отрицательном отношении к России Иван Сергеевич мог спокойно выслушивать дикие разглагольствования наших нигилистов. Он находил, конечно, их теории нелепыми, спорил с ними, удивлялся фанатизму этих людей, но они не вызывали в нем омерзения, он не отворачивался от них с негодованием и ужасом. В сущности, предмет спора оставлял его довольно равнодушным. Зная его очень близко, я мог заметить, что не политические ереси, а только ереси в области искусства заставляли его выходить из себя. Однажды он так вознегодовал на Стасова, что, несмотря на обычную свою деликатность, предложил ему выйти вон. Не подлежит сомнению, что ни Лавров, ни другие эмигранты, посещавшие его, не могли опасаться для себя ничего подобного со стороны Ивана Сергеевича.

В самом начале, однако, при первых встречах своих с представителями направления, которое им самим так удачно было окрещено названием "нигилизма", Тургенев относился к ним с раздражением. Он видел, что это что-то новое и в высшей степени ненавистное. Его коробило издевательство Чернышевского и компании над всеми наиболее дорогими приобретениями европейской цивилизации, над всем тем, что лучшим людям, среди которых с ранней молодости вращался Иван Сергеевич, казалось заветным идеалом. Тогда-то явилась у него мысль об "Отцах и детях". Однажды, когда он был поглощен этим романом, сошлись мы с ним у Боткина.

-- Я выставлю тип, -- говорил он, -- который многим покажется, быть может, странным потому, что он еще не достаточно определился, но для меня он уже как нельзя более ясен; только русская жизнь способна была произвести подобную мерзость.

С типом "нигилиста" Тургенев, однако, не совладел. Это далеко не случайность, что некоторые из вожаков нашего радикализма увидели в Базарове злую на себя сатиру, а другие, как, например, Писарев, утверждали, что Базаровым может только гордиться молодое поколение. Такова уж была натура Ивана Сергеевича, что он не был в состоянии очертить фигуру резкими и определенными штрихами. Удивительнее всего, что впоследствии он сам счел нужным заявить, будто симпатии его были вполне на стороне Базарова, будто он разделял все убеждения избранного им героя! Встретившись с ним в 1870 году в Бадене, я напомнил ему о нашем разговоре у Боткина.

-- Помните ли, -- говорил я ему, -- с каким отвращением относились вы к только что зарождавшемуся у нас нигилизму, в какую заслугу вы ставили себе намерение изобличить его; помните ли, что вы своими словами привели в восторг даже В.П. Боткина, а уж это значит очень много... И вдруг теперь вы хотите уверить, будто сочувствуете в Базарове всему, решительно всему, стало быть, даже его взглядам на искусство, в котором он видит не что иное, как праздную забаву: ну, скажите пожалуйста, зачем вам понадобилось это?

Иван Сергеевич засмеялся и махнул рукой.

-- Что хотите, -- сказал он, -- я уж действительно хватил через край...

Дата публікації 14.06.2021 в 14:39

Присоединяйтесь к нам в соцсетях
anticopiright Свободное копирование
Любое использование материалов данного сайта приветствуется. Наши источники - общедоступные ресурсы, а также семейные архивы авторов. Мы считаем, что эти сведения должны быть свободными для чтения и распространения без ограничений. Это честная история от очевидцев, которую надо знать, сохранять и передавать следующим поколениям.
© 2011-2024, Memuarist.com
Юридична інформація
Умови розміщення реклами
Ми в соцмережах: