Записки человека - 109

 Выдающимся пунктом этой деятельности следует считать пятилетнее сотрудничество его в "Москвитянине" (1851--1855) вместе с Эдельсоном, Алмазовым и другими даровитыми лицами, во главе которых стоял А.Н. Островский, автор знаменитой комедии "Свои люди -- сочтемся". Они получили название молодой редакции "Москвитянина" по своей молодости, а может быть, и в отличие от редакции прежних лет этого журнала. Новая критика вырабатывалась преимущественно на разборе произведений Островского. В одной из статей Алмазова он не только приравнивается к Шекспиру, но даже ставится выше его. Григорьев, с своей точки зрения, назвал сочинения нашего драматурга "новым словом" в нашей литературе[1]. Какое именно это слово? что оно означает? в чем его сущность? -- читатели долго не могли от него добиться, а журнальная критика беспощадно глумилась над ним. Наконец-то в статье "О комедиях Островского и их значении в литературе и на сцене" заявил он неожиданно, что "новое слово Островского есть самое старое слово -- народность; что новое отношение его к русской жизни есть прямое, чистое, непосредственное" {Соч[инения А.] Григорьева, т. I, стр. 19.}.Так как критические взгляды молодой редакции излагались широковещательно и не совсем определительно, то они давали повод к смеху и осуждению. Западники относились к ним неодобрительно. На одном из вечеров у В.П. Боткина Грановский занялся чтением только что вышедшей книжки "Москвитянина". "Полно вам наслаждаться болтовней молодой редакции, -- заметил ему кто-то, -- присядьте-ка лучше к нам для беседы". -- "Нет, господа, -- отвечал он, -- дайте дочитать: это до того глупо, что даже становится интересным". Другого мнения о той же критике был Тургенев. На вопрос, как он думает о такой-то статье Григорьева, он отвечал: "Мне она нравится". Все собеседники захохотали, и знаменитый беллетрист волей-неволей смутился. Такое несогласие равномерно образованных передовых личностей на один и тот же предмет объясняется господствовавшим тогда направлением критики среди западников. Эта критика была по преимуществу тенденциозная, направленная на раскрытие ненормальных явлений в современном обществе и на разъяснение разумных начал жизни. Художественное значение поэтических созданий при этом удалялось на задний план или и совсем убегало из виду. Дело доходило до смешного, до nec plus ultra[2]. Один из ценителей поэзии и сам поэт (кажется, Огарев) разделил эту тенденциозную критику на виды, приняв в основание сословия или звания: обличение дворян, обличение купцов, обличение чиновников и т.д. Комедии и драмы Островского дали повод молодой редакции "Москвитянина", в особенности Григорьеву и ближайшему к нему сотруднику Эрасту Благонравову (псевдоним Алмазов), положить новую основу критике изящных произведений литературы. Раскрыв миросозерцание, или, как он выразился, "новое слово", Островского, Григорьев ретиво принялся за дело. Так как это "слово" состояло "в непосредственном отношении к действительности" (а не в предвзятом взгляде на нее, что, как известно, затмевает истину), то, разумеется, прямая обязанность критики состоит в том, чтобы указать правильность или неправильность отношений автора к русской народности. Взгляд Григорьева, долго не признаваемый литераторами, с течением времени мало-помалу усваивался ценителями поэзии, так что в настоящее время Тургенев мог бы сказать: "Rira bien qui rira le dernier"[3]. Григорьев принадлежал к натурам впечатлительным и легко увлекался веяниями, иногда прямо противоположными. При первом знакомстве со мною, посылая свои статьи в "Отечественные записки", он стоял за европеизм, но потом круто повернул в другую сторону, то есть усвоил славянофильство и начал подражать Хомякову в соблюдении постов. Как-то раз в одно из воскресений великого поста столкнулся я с ним в трактире Печкина. Мы оба спросили по чашке кофе. Я, грешный, начал пить его со сливками, а он отказался от них и потребовал себе чего-то другого. Гляжу, несут ему графинчик коньяку значительного размера. "Он прав, -- подумал я, -- молочное грешно вкушать, а коньяк -- не грешно, зане {Любимое словцо Григорьева.}в святцах на этот день значилось "разрешение вина" и елея".