Погодин принадлежал к разряду людей неробких. Отважность свою он, между прочим, доказал вызовом Костомарова на ратоборство по вопросу о происхождении Руси, для чего и приехал в Петербург. Известно, что в своей магистерской диссертации (1825) Погодин ведет Русь от племени норманнского, обитавшего в нынешней Швеции. Костомаров через 35 лет, именно 1860 года, в брошюре "Начало Руси" доказывает, напротив, что славяне призвали князей из руси литовской (иначе жмуди, жившей на берегу реки Руси). Решаясь на состязание, Погодин, разумеется, не мог льстить себя надеждой на успех: он знал, что Костомаров пользуется особенною любовью своих слушателей, которые не дадут его в обиду, а поддержат его своим сочувствием и аплодисментами. Зрелище вышло интересное и знаменательное, усложненное особыми обстоятельствами того времени (т.е. польскими волнениями).
Ареною для состязания отведена была огромная зала в университете. Поставили в ней две кафедры, одну против другой, чтобы ратоборцы могли ясно слышать обоюдные возражения и опровержения. Зрителей ожидалось немало, почему П.В. Анненков и я поторопились приходом и заняли очень удобные места на первой скамье, у самой кафедры, назначенной для Погодина. Третьим присоединился к нам И.И. Срезневский. "Вот как отлично устроились! -- подумали мы. -- Будем лицезреть Погодина, хотя не en face, a в профиль, ни одного словечка его не пророним и, кроме того, в случае какого-либо казуса найдем покровительство в нашем соседе, профессоре". Но надежда наша оказалась преждевременной. Едва мы уселись, как человек двенадцать студентов, рослых и бравых юношей, по два в ряд промаршировали к кафедре и расположились у ней с трех сторон, так что мы могли только слышать Погодина, но не видеть его. Другая дюжина студентов точно так же расположилась у кафедры Костомарова.
Во время диспута обнаружилось, что обе дюжины имели своим назначением подавать сигналы товарищам, поместившимся на хорах, когда и кому именно надлежало рукоплескать или шикать. Случалось, что вестовые, не расслышав или не поняв, о чем идет дело, давали сигналы невпопад и затем били отбой. Это смешило зрителей, невольно вспоминавших поговорку: "Ordre, contre-ordre, désordre".
В числе лиц, пришедших на диспут, было немало поляков, которым, конечно, было лестно удостовериться, что наши первые правители были литовцы.
На третьей или четвертой скамье сидели два офицера генерального штаба, польского происхождения. Один из них (С[ераковский]) с бумагой в руке тщательно записывал ход диспута, чтобы потом в газетном фельетоне пробить в набат победу, одержанную Костомаровым. Впрочем, последнему доброжелательствовали не одни поляки и малороссы, но и великороссы. Профессору Казанского университета г. Буличу, находившемуся в это время в Петербурге, пришлось сидеть рядом с одним почтенных лет помещиком, который до того увлекся симпатией к Костомарову, что, не стесняясь, вслух выражал ему одобрение, а противнику его порицание. Когда Погодин прервал объяснения Костомарова каким-то замечанием, помещик не вытерпел и, обращаясь к кафедре Погодина, заговорил: "Ты погоди отвечать; ты прежде выслушай возражения".
Чем же кончился диспут?.. К нам подошел князь П.А. Вяземский с следующим остроумным замечанием: "Говорят, что мы прогрессируем в науке, но едва ли это справедливо; сегодняшний диспут доказывает противное: прежде мы хоть не знали, куда идем, но зато знали, откуда идем; а теперь не знаем ни того, ни другого".
Кроме того, в одном из сатирических изданий явилась забавная карикатура, как бы выражающая результат прения: под портретами трех князей -- Рюрика, Синеуса и Трувора -- красуется подпись: "Не помнящие родства". Наконец, в газете "Голос", помнится, г. Бергольц доказал всю несостоятельность лингвистических доводов Костомарова в пользу мнения о призвании славянами князей из руси литовской.
Свободное копирование
