Критика "Отечественных записок", в первый год их существования, не имела строгой определенности и единства направления. От редакции мы не получали на этот счет никаких положительных указаний. Мы знали только, что библиографическая хроника должна была по возможности отличаться полнотою, что статьи следовало доставлять к известному сроку и что под ними не следовало выставлять имен авторов. Характер этой "безыменной" критики, как бы исходящей от предмета безличного -- от редакции, формировался исподволь и установился лишь в то время, когда Белинский стал главным распорядителем критического отдела. До тех же пор отчеты наши представляли такие качества, какие всегда появляются в работе людей благонамеренных. При неприязни нашей к петербургской журналистике в лице трех ее магнатов (Греча, Булгарина и барона Брамбеуса) мы вменяли себе в заслугу и честь выражать мнения, противоположные их мнениям. В их литераторстве мы видели неуважение к литературе и наукам, служение не истине, а лжи и мамоне. "Не делай того, что они делают; делай вопреки им" -- вот отрицательное правило, служившее для нас руководством. Оно сообщило и нашим статьям хотя отрицательный, но доброкачественный характер, так как противоположный ему характер, по нашему убеждению, страдал злокачественностью. Притом мы имели перед собою пример Белинского. Мы хорошо знали его взгляд на литературу вообще, на поэзию в частности -- взгляд, вынесенный им из кружка Н.В. Станкевича и уже достаточно разъясненный в критических статьях "Молвы" и "Московского наблюдателя". В поэзии он видел не просто источник эстетического наслаждения, но и нравственное орудие, облагораживающее человека. Этого понятия не упускали мы из виду и в нашей работе.
Направление "Отечественных записок", как и вообще всей литературы, начиная с сороковых годов, или даже ранее (от смерти Пушкина), отличалось тенденциозностью, выражавшеюся всего сильнее в критике и библиографической хронике. Эти два отдела должны были служить известным идеям и стремлениям нравственным, общественным и литературным, которые критик считал полезным проводить в среду читателей. В силу такой тенденциозности, служебного значения критики, всегда ей более вредящей, чем приносящей пользу, нас интересовало не столько самое содержание разбираемого сочинения, сколько отношение содержания к дорогим для нас убеждениям. Мы пользовались новым трудом литератора или ученого как поводом поговорить о том, что составляло задачу журнала, давало ему цвет, отвечало сущности его программы. Повод же легко было найти не только при разборе важной и дельной книги, но и при рецензии самой ничтожной книжонки, вроде "Средств для истребления клопов и тараканов" или "Искусства носить сапоги, не изнашивая". Мы ухитрились прицепляться к чему ни попало, чтобы высказать то, о чем, по нашему мнению, не следовало молчать в настоящую минуту. Способы высказывания были различны: прямое или косвенное изложение наших мыслей; прямое или косвенное осуждение мыслей, несогласных с нашими; похвала лицам одного с нами поля; порицание лиц поля неприятельского. Иногда мы писали двусмысленно, в уверенности, что многие уже выучились читать между строк и потому поймут настоящий смысл. Для достижения цели употреблялись многие средства: серьезное изложение предмета, сатирические выходки, насмешка. Не хватало у нас пороха -- мы бросали пылью в противника и так или иначе старались вредить ему. Начала, которым служила критика, носили название либеральных; тем же названием обозначался и характер нашего журнала "Отечественных записок". Они развились и господствовали в Западной Европе, сближение с которой начато Петром: отсюда наше благоговение к его памяти и нелюбовь к славянофильству. Одним словом, мы были приверженцы западной цивилизации, так называемые западники.
Свободное копирование
