Заботясь об успешном учении детей, которые были моложе всех своих товарищей, отец пригласил на житье с нами лучшего ученика старшего класса, И.О. Шиховского, занимавшего потом кафедру ботаники в Петербургском университете. Выбор оказался удачный. Поляк по происхождению, Шиховский до поступления в гимназию получил очень хорошую подготовку, свободно говорил по-французски. А это-то и было нам в особенности нужно, так как гимназические преподаватели новых иностранных языков, плохо понимая свое дело, старались привести нас к цели, недостижимой в среднеучебном заведении. Мы с братом полюбили нашего приставника -- доброго и образованного юношу. Его добросовестность в исполнении и уменье держать себя в чужом доме оказали доброе на нас влияние.
Гимназическое учение моего времени было свободнее сравнительно с нынешним. Гимназист, успевая в одних предметах, мог оказывать неудовлетворительные успехи в других, и это мешало его переводу в следующий класс. Уроки учителей французского и немецкого языков не приносили нам ни малейшей пользы. Мы смотрели на них как на трату времени, как на потешную рекреацию. Не зная ни слова по-русски, наставники заставляли нас твердить наизусть грамматические правила. Труда было много, а толку никакого: смысл заученного оставался для нас загадкой. Свобода выражалась также в более независимом отношении к учебнику и в собственных, сверхкомплектных занятиях учащихся. Проходя историю по Шрекку, мы исключительно занялись Грецией и Римом, отчего получили особенное пристрастие к героям древности, подобно всем тогдашним юношам. Любознательные ученики по собственной охоте дополняли сведения о классическом мире отрывочными фактами из истории новых народов. Я, например, зная имена греческих и римских философов, поэтов, ораторов, историков... вносил в особую тетрадь имена ученых и авторов, прославившихся в других странах. Конечно, в памяти моей накопился простой запас чисел, имен и заглавий сочинений, которых я не читал, да и не мог читать, но все же это было нечто больше круглого невежества, которое разевает рот при имени Евклида или Исократа, смешивая последнего с Сократом. Вообще, мы многим обязаны самим себе. Можно сказать, что чтение книг приносило нам в иных случаях больше пользы, чем учебник, иногда дурно объясняемый преподавателем, иногда непоследовательно им проходимый. И потому в наше время было не редкостью встретить людей, которые хотя плохо учились в школе, но вышли развитее и образованнее кончивших полный курс учения. Такие факты имели место не только в жизни гениальных натур, каковы были Пушкин и Гоголь, но и в жизни натур просто любознательных. Наша любознательность большею частию возбуждалась какою-нибудь книгой, попавшейся в руки. Если нам нравилось ее содержание, мы старались даже забегать вперед, то есть заниматься предметами, не положенными в гимназии. Увидав в доме моего товарища физику Гиларовского, я выпросил ее для чтения, а читая, начал делать выписки, которые обратились в сокращенное изложение всей науки. Подарили мне "Плутарх для юношества" Бланшара, я извлек из него биографические сведения о знаменитых мужах, а потом, достав "Плутарха для девиц" Ф. Глинки, пополнил жизнь героев новыми сведениями о жизни героинь. Сильно заинтересовала меня книга "Открытые тайны древних магиков и чародеев, или Волшебные силы натуры, в пользу и увеселение употребленные", я научился из нее решению нескольких замысловатых задач и произведению некоторых физических и химических штук. Из библиотеки отца моего, очень скудной, прочел я "Театр" Коцебу, романы Августа Лафонтена и Редк-лиф, "Всемирный путешествователь" (аббата де-ла-Порта). Коцебу дал мне понятие о том, что такое драма, а де-ла-Порт сообщил множество географических сведений. Выписки из книг, более и более накоплявшиеся, я переписывал набело, в чистые тетради. Хотя на такую работу тратилось много времени, но я не могу и не хочу назвать его потерянным: это было бы и несправедливо, и неблагодарно. Неуменье справиться с каким-нибудь делом заставляло меня прибегать к чужой помощи. Преподаватель алгебры, объяснив нам, но очень смутно, теорию уравнений первой степени, задал несколько задач. Сколько ни мучился я над ними, но все не знал, как приступить к их решению. Нужно было обратиться к кому-нибудь за советом. Шиховский уже не жил у нас. Я вспомнил бывшего моего учителя арифметики в деревне, проживавшего где-то в Рязани, и послал за ним няню. Няня отыскала его и привела, к счастью, трезвого. Он тотчас объяснил мне не понятое мною в классе, и я при нем же сам решил задачи. Боже мой, в каком я был восторге от ниспавшего на меня света! Я готов был расцеловать моего просветителя. Нечего было подарить ему, да он же и не принадлежал к интересанам. Он удовольствовался обедом и тремя рюмками ерофеича, который был для него дороже всякой гекатомбы.
Свободное копирование
