***
Я живу теперь одна; работа и воспитание ребенка занимают у меня все время. Об Армане я знаю только то, что он пишет или что о нем пишут в газетах.
Я видела также, что он нашел женщину, подходившую ему, что он больше, чем когда-либо, писал против Германии и более, чем когда-либо, имел сведений о Германии и немцах, -- и все, что он писал, несколько отзывалось лакейской.
Он вел жизнь на широкую ногу, держал собственный экипаж и, само собой разумеется, считался одним из самых влиятельных и могущественных людей Парижа. Министры уже не призывали его, когда им надо было его видеть, но отправлялись к нему и были счастливы, когда он мог уделить им время, называли его "мой дорогой друг" и были ему признательны, когда он намекал им, как им следовало бы поступить.
Никогда я не понимала так ясно то влияние на умы, которым обладал Арман, как однажды, встретившись случайно с доктором Полем Гольдманном, бывшим в то время корреспондентом "Франкфуртской газеты" в Париже. В это время главный редактор "Фигаро" Франсис Маньяр был серьезно болен. Д-р Гольдманн в разговоре заметил по этому поводу, что, в случае смерти Маньяра, никто другой не может заменить его, кроме Сэн-Сэра.
Вероятно, у меня был очень недоверчивый вид, потому что д-р Гольдманн, всегда такой кроткий, любезный и добрый, рассердился и намекнул мне, что я сужу о вещах с очень узкой точки зрения, между тем как он рассматривает их как опытный журналист.
Так околдовал его этой великий чародей.