После литургии в Войсковом Соборе ко мне подошёл какой-то человек, пожилой, измученный, в тяжёлой поношенной "северной" шубе и попросил "разрешить поговорить пять минут".
Он беженец, не имеет никаких средств, живет на станции. Положение совершенно безвыходное.
-- Нельзя ли помочь найти какое-нибудь место. А то хоть на улицу иди просить... Что же мне делать?
В этом вопросе было столько горечи и какого-то недоумения, что видимо человек доведен был до отчаяния.
Я спросил его:
-- Чем вы занимались раньше?
Ответ был совершенно неожиданный:
-- Я священник.
И дальше он рассказал мне, как пришлось ему бежать и как обращался он здесь к местной епархиальной власти, но получить "место" нет никакой возможности. Рассказал ещё о том, что в Екатеринодаре был съезд духовенства, на котором решили с января месяца священникам-беженцам предоставлять законоучительские места.
-- Но как же я проживу до января? -- снова с горьким недоумением спросил он меня.
Итак, священники-беженцы "до января" должны "идти на улицу". А после января хватит ли всем законоучительских мест?..
Прямой и неотложный долг пастырей, независимо от общих мероприятий в борьбе с нуждой беженцев-священнников -- ныне же путём самообложения в форме единовременного взноса образовать фонд, который бы дал возможность поддерживать пастырей-беженцев и их семьи впредь до приисканий им "места". Если каждый священник, дьякон, псаломщик внесёт в этот фонд 500-300-100 руб., в общем образуется громадная сумма.
И это нисколько не будет в тягость для среднего прихода. Конечно, есть исключения, я знаю некоторые приходы Черноморской епархии, где священники голодают, но таких можно и освободить от обложения по их ходатайствам.
Мера, мною предлагаемая, должна быть проведена не по "частной инициативе" того или иного священника -- она должна быть предъявлена решением духовенства, чтобы фонд явился результатом не "благотворительности", а исполнением долга пастырей в отношении своих товарищей.
Мною ныне же подаётся в Высшее Церковное Управление докладная записка по этому вопросу, но недостаточно одного решения высшей власти. Церковь, и в частности духовенство, должно сознать, что это действительно наш неотложный долг и употребить все меры, кто чем может, чтобы эта мысль получила наиболее скорое и полное своё осуществление.
Недавно я ехал в теплушке битком набитой казаками. На одной станции село несколько женщин. Я ехал в этом вагоне 14 часов. И 14 часов я слушал гнуснейшее сквернословие, идиотские, грязные остроты и идиотский, поощряющий эту мерзость смех. 14 часов я был свидетелем такой грубости и такого бесстыдства, до какого не может дойти ни одно самое грязное животное... Так вели себя "простые" казаки.
Из теплушки я попал в большой город в офицерское общежитие. Я надеялся отдохнуть от тяжёлой дороги. Но до 2 часов ночи мне не дали спать. Я должен был слушать, как один офицер на всю "палату" рассказывал другому свои похождения. Он был трезв. И ни малейшего стыда, ни малейшего сознания мерзости того, что он говорил, не было в его тоне.
Он только что вернулся от публичной женщины и рассказывал грязные подробности с совершенно скотским бесстыдством. А потом стал хвастаться, какой ловкий "гешефт" недавно он сделал:
-- Продал кому-то три ведра воды, разлитой в полбутылки, запечатанные сургучом -- за "цельный спирт"...
Потом стал говорить о кокаине, и "давно ли он нюхал", и где и почём можно достать.
Это говорит офицер русской армии! Той самой армии, которая за несколько сот вёрст от этого проклятого тыла, в терновом венце, бесстрашно идёт на Голгофу во имя спасения России!
Надо иметь не только железные нервы, но и железную веру, чтобы, объезжая тыл, не впасть в отчаяние, не предать окончательной анафеме эту гниль, которая вся в двух словах: жадность и трусость!
Надо иметь железную веру, чтобы за этой погибающей от морального разложения Россией провидеть Россию воскресающую.
Свободное копирование
