Всего наглядней детские впечатления дают себя знать в играх... Я видел несколько игр из новой военной эпохи.
В Александровском саду дети приступом брали кремлёвскую стену. Падали "раненые" и "убитые", к ним подбегали "санитары". Уносили раненых вниз. А "войска" шли вперёд и вперёд, со знамёнами, с криком "ура!" И после беспощадного штурма кремлёвская стена "пала"!
Надо было видеть восторженную радость детских лиц! Видимо, они реально переживали всю доблестную сторону войны. И кремлёвская стена представлялась им оплотом Германии! Останавливались прохожие, и у всех лица освещались какой-то особенной и ласковой и радостной улыбкой.
Потом я видел в Петрограде игру в "расстрел".
Маленький мальчик стоял связанный по рукам. Против него такой же карапуз держал жёлтенькое деревянное ружьё "на прицеле". Вокруг кольцом стояли дети -- это "народ".
От выстрела преступник должен был упасть. Но расстрел не удался. Что-то застряло в пружине, и курок не щёлкал.
-- Ты не умеешь. Дай я, -- сказал кто-то.
Но солдат с жёлтым ружьём желал "расстрелять" сам во что бы то ни стало.
Прошло несколько минут. Курок не спускался. Я смотрел на детские лица и видел в них подлинное волнение.
Одна девочка лет четырёх, не больше, закрылась рукой.
Выстрела ждали молча, в сильнейшем напряжении.
И выстрел грянул.
Связанный мальчик упал как подкошенный.
Две стороны у войны: и великая, и жестокая. Для взрослого человека ясна грань между тем и другим. Детскую душу потрясает сила впечатления. Эта сила даёт толчок для развития в ту или иную сторону, в зависимости от индивидуальных свойств ребёнка и общей жизненной обстановки.
В Москве у Дурова происходили научные опыты по изучению "гипноза у животных" . Он показывал нам своих "перевоспитанных животных" с торжеством, почти с восторгом. Правда: это эффектно и интересно. Но я не мог отделаться от неприятного чувства! Что-то неестественное, какое-то извращение. Кошка -- не кошка, крыса -- не крыса, волк -- не волк, точно они потеряли свою "физиономию".
Это имеет прямое отношение к текущим событиям...
Если бы 10 лет тому назад вы сказали, что возможен союз Болгарии с Турцией, вас приняли бы за помешанного...
А теперь: "Мир заключён... Перевоспитание инстинктов..."
Мучитель и мученик сидят в одной клетке, обнявшись и соблюдая общий "нейтралитет", готовые как союзники вступить в войну против России.
Забыты десятилетия насилий, забыты слёзы истерзанного народа, тысячи опозоренных женщин, зарезанных детей и стариков.
И извращение инстинкта толкает на войну против Сербии и вечной заступницы -- России.
Примирившиеся дуровские животные -- внушают мне безотчётную антипатию. Примирившиеся Турция и Болгария -- внушают мне сознательное отвращение...
Неужели же только 10 лет прошло! И забыта похоронная песня! Идут лукавые, бездушные, предательские речи о каких-то турецко-болгарских отношениях! Это -- кощунство на святой братской могиле. Это -- осквернение святых стремлений лучших представителей болгарской молодёжи.
Если бы они видели! Если бы они знали! Все мучения, которым их подвергали турецкие солдаты, были бы ничто по сравнению с тем, что им уготовано вождями их собственной страны!
Часто вспоминаю я кавказских пустынников. Теперь там, на горах -- ещё зима. Вьюга замела кельи. Под снегом теплятся лампады -- и странные люди, предпочитающие жизнь со зверями и птицами -- жизни с людьми, -- неустанно молятся и день и ночь. Читают в полумраке псалмы, плачут о грехах своих, живут напряжённой, внутренней жизнью...
И невольно хочется сравнить два мира -- на двух разных концах вселенной.
Две заутрени...
Заутреня на кавказских горах. И заутреня в окопах на западном фронте.
Не будут звонить колокола в снежной пустыне на горном хребте. Лес безмолвен и тих. Выйдет из кельи о. Никифор. Посмотрит на звёзды, на близкое вечернее небо.
"Пора, -- подумает он, -- полночь". Смахивая иней с седой серебристой бороды, войдёт в келью, пропитанную запахом воска и ладана. Подойдёт к аналою. Зажмёт восковую свечу и тихим, как вздох, голосом запоёт:
-- Христос воскресе из мертвых!..
Слёзы будут течь по его маленькому, сморщенному лицу и громадные серые глаза блестеть, как звёзды.
Что вспомнит он в этот час? Молодость свою? Сельскую церковь? Родную деревню?
И будет плакать и петь, и радоваться, и прислушиваться к неясному гулу пихтового бора...
Никого нет. Ни души. Кто же ответит пустыннику-старцу: воистину воскрес?
Пихтовый бор!
В окопах тоже не будет слышен звон колоколов. И рёв орудий не прекратится и для Светлого Христова Воскресения. Не будет тишины. Не будет безмолвия. Едва ли будут зажжённые свечи...
Но в сердце и под грохот пушек будет звучать:
-- Христос воскрес.
И вспомнит солдат и светлую заутреню, и родное село, и близких... И слёзы умиления потекут по его щекам.
Слёзы -- объединяют всё! Слёзы -- объединят и два противоположных мира.
Заутреня в окопах и заутреня на кавказских горах, разделённые друг от друга тысячами вёрст, так не похожи по внешности между собой, но внутренне слиты в одной общей, умилённой радости.
И пустынников-отшельников, и солдат-героев объединяет великое слово:
-- Христос воскрес!
Свободное копирование
