В это время в Тбилиси находился и мой бывший руководитель. Он здесь затевал какой-то девелоперский бизнес. Он пообещал и для меня подобрать дело, и в конце 2006 года мы вернулись в Тбилиси.
Здесь мы встретились с руководителем и оговорили чем заниматься и за какую цену. Должен сказать, что первоначально обговоренные условия меня очень устраивали. Именно они позволили мне залезть в неразумную затею ипотеки. Но все-таки средства были, что позволило сделать какой-то ремонт, установить отопление достаточно хорошего качества, изготовить и прикупить некоторую мебель.
Руководить здешними делами он оставил своего друга детства. Ранее мы не были знакомы, он в жизни занимался совсем другими делами.
Вначале нас было только двое, и мы были на достаточно дружеской ноге. Но постепенно стали добавляться кадры и наши отношения стали приобретать более служебный характер. К тому же наш шеф очень любит закрытость, и я не сомневаюсь, что он дал соответствующие наставления по этому поводу здешнему эмиссару. Во всяком случае, в этом направлении результат был 100%.
Результатом этого, естественно, стало то, что я перестал владеть рядом вопросов, а постепенно почти полностью выбыл из игры. Мне даже трудно объяснить истинную причину, но со временем в моих с шефом отношениях, стал возникать холодок, перешедший, к сожалению, в последующем в отчуждение.
В период войны в Осетии он снизил мне втрое зарплату, обещая при наступлении лучших времен поправить. Поскольку я числился в Москве, здесь меня не привлекали к местным делам. Только Сам главный давал иногда поручения, если они были достаточно сложны и требовали серьезных эпистолий. Но постепенно и это прекратилось. Я остался в «гордом» одиночестве. Зарплату мне не повысили. Делами не загружали. Я все время чувствовал себя оскорбленным. Весьма возможно позволил себе что-то лишнее, не знаю. Во всяком случае, он перестал со мной общаться. Так ведут себя только, если на кого-то обижены.
Почти 2 года, я пробыл в такой неопределенности. Поручений нет, а зарплату, хоть мизерную (для меня) получаю. Я понимал, что так длиться вечно не может.