Как трудно забивать гвозди!

 26. КАК ТРУДНО ЗАБИВАТЬ ГВОЗДИ !

После окончания уроков ученики нашего класса с криками выбегали из школы во двор, толкаясь и пытаясь огреть друг друга по спине портфелями. Вообще-то портфелей почти ни у кого не было. Я носил кожаный, коричневый портфель с пластмассовой ручкой, с которым я ходил в школу ещё в Америке. Мама его привезла с собой. А у большинства ребят были военные сумки-планшеты, заимствованные у своих отцов и старших братьев, или просто купленные на базаре.
Офицерские сумки шились из хорошей натуральной кожи, а сумки младшего комсостава - были дерматиновые. Вот с такими сумками на плече все ребята и ходили в школу. Учились мы в первую смену, во вторую смену учились старшеклассники.
Самые радостные дни для нас были дни выборов. Голосование проходило в школе в воскресенье, а в понедельник занятия отменялись, так как сразу после выборов в школе проводился санитарный день. Мы всегда с нетерпением ожидали очередных выборов. Взрослые надевали праздничные одежды. На улице играла музыка. В магазинах «выбрасывали» что-нибудь вкусное из продуктов. Для нас тоже наступал праздник – можно было лишний день погонять по двору или почитать. Бывалые старшеклассники всю зиму ждали морозов, так как в морозы больше 20 градусов занятия в школе отменялись. Я такой удачи не дождался. А ещё я очень любил болеть, и несколько раз за зиму болел то гриппом, то простудой. Два-три дня высокой температуры очень изматывали. Затем наступал сказочный период выздоровления, когда температура была почти нормальная, и ничего не болело. Зато можно было валяться в постели, читая книжки и рисуя в альбоме. А, главное, не нужно было ходить в школу. Вся эта радость длилась около недели. Однажды мне основательно повезло: я заболел корью и отдыхал целый месяц, даже надоело! Собственно, так долго я болел не в первый раз. В Америке я переболел ветрянкой, однако, поскольку я тогда ещё не ходил в школу, то от этой болезни никакого толка не было, и её можно не считать. За время болезни я прочитал много замечательных книжек: «Сын полка» про капитана Енакиева и мальчика, «Стожары», «Малышок». Там описывалась совсем незнакомая мне жизнь во время войны. Жизнь фронта, тыла, жизнь в эвакуации.
По просьбе мамы ко мне приходили ребята из класса, приносили домашние задания, чтобы я не отстал от программы, как говорила мама. Когда у меня устанавливалась нормальная температура, она пыталась заставить меня делать уроки. Но эта задача была ей не под силу. Зато я попросил ребят принести мне доску, молоток и гвозди. Я решил научиться забивать гвозди с одного удара, как это умел делать Малышок, герой любимой книжки. Стучал я, конечно, в отсутствие мамы. Это искусство оказалось неимоверно трудным. Погнув все гвозди и разбив пальцы в кровь, я понял, что научиться забивать гвозди с одного удара быстро не смогу, и отложил это дело до выздоровления. К тому же, грохот молотка в нашей комнате не очень понравился соседям. На стук молотка ко мне иногда заходил сосед Сережа. Сережа был ещё совсем маленький, даже не ходил в школу. Он стоял рядом со мной и канючил молоток. Мне это надоело, и я дал ему молоток и несколько гвоздей. Молоток мне, а тем более, ему был великоват и тяжеловат. Сережа сразу отбил себе палец и долго прыгал на одной ноге, засунув его в рот.
Сережа вообще оказался большим выдумщиком. Однажды он забрался на стул, встал во весь свой небольшой росток и долго смотрел то на пол, то на меня. Когда я спросил его, что это он там делает на стуле, Сережа ответил: - «Я пока ещё маленький и пол от меня очень близко, могу рукой достать, если чуть пригнуться. А вот когда я вырасту, пол будет далеко внизу. И вообще всё будет внизу. Но мне ждать некогда. Вот я со стула и смотрю на всё, как будто я уже большой. С такой высоты я буду видеть всё, когда вырасту. Интересно!»
Я тоже задумался над этой проблемой. Я забрался на стол и представил себя высоким и большим. Посмотрел на диван, буфет, кровать, ничего особенного, всё осталось таким же. А вот пол действительно - далеко внизу.
Вообще в мире, оказывается, существует очень много интересных проблем. Я как-то раз пристал к маме с вопросом, откуда мы все взялись на земле, и что было раньше. Про планеты и звезды я уже знал. Только интересно, откуда всё это взялось. Мама сказала, чтобы я от неё отстал и не морочил голову. Всё это очень просто, и в школе в старших классах мне подробно объяснят. Я успокоился и стал ждать старших классов.
За исключением вопроса, откуда взялась земля и её обитатели, всё остальное на свете казалось предельно ясным и понятным. Главные враги - это фашисты. Затем помещики и капиталисты всего мира, которые грабят рабочих и крестьян. Откуда я знал это? Да отовсюду, из книжек, радио, из окружающей жизни. Эти истины не обсуждались, они были сами собою разумеющиеся, как то, что самый гениальный полководец это Великий Сталин. Он самый умный. Но ещё умней - дедушка Ленин. Их портреты висели в учительской, в актовом зале, в нашем классе. В актовом зале висели портреты ещё двух бородатых дяденек, наверное, тоже очень умных, но кто они, я тогда не знал. СССР - самая свободная и счастливая страна. Конечно, есть отдельные мелкие неясности, но это потому, что я пока маленький и не всё понимаю. А вот взрослые, они умные, у них опыт, они понимают всё. Им можно верить. И вообще, в этом мире всё понятно. Вот только непонятно, зачем нужны карточки? В Америке карточек не было.
В нашей квартире на слуху было выражение: «отоварить карточки». Я сам видел, как соседка просто рыдала, когда у неё в самом начале месяца в метро украли эти самые карточки. Карточки выдавались вещевые и продуктовые. Они представляли собой большие листы серой или коричневой бумаги, похожей на ту, на которой печатают деньги. Листы разлинованы на маленькие квадратики. В магазинах у продавцов имелись ножницы, которыми они от этого листа отрезали столько квадратиков, сколько покупалось товара. Ещё за покупку нужно было платить деньги. Вот этого я понять не мог: если есть карточки, то зачем деньги, если есть деньги, то зачем карточки? В нашем классе мне этого никто толком объяснить не смог. Правда, кто-то вспомнил, что на рынке можно купить всё без карточек только за деньги: картошку, молоко, одежду. Один мальчик, его звали Витёк, сказал, что где-то есть особые магазины, в которых можно купить всё что угодно и без всяких карточек, но только очень дорого. Эти магазины называются коммерческими, и покупают там большие начальники и жулики, у которых тоже много денег. Другой очень шустрый мальчик из соседнего двора шёпотом по секрету сообщил, что есть такие магазины, где всё можно купить тоже без карточек и за очень маленькие деньги.
«Так то для очень больших начальников!»,- солидно подтвердил Витёк. В нашей квартире жила девочка. Звали ее Наташа. Она гораздо старше меня, ей было лет 12-13. По моим понятиям, она считалась уже взрослой. Волосы у неё отливали золотом, как у той девочки из сказки про трёх медведей. Глаза сияли ярким, синим светом. Они были не водянисто-синие, прозрачные, как у Сашка, моего нового соседа по парте, а цвета васильков. Разговаривая, она часто встряхивала головой, отчего её длинные волосы рассыпались по плечам. В то время все девушки носили или косы, или короткую стрижку, а у неё – длинные волосы.
Она внимательно, с любопытством выслушивала мои рассказы о путешествиях, без всяких сомнений в истине и намёка на какое-либо недоверие.
Наташа мне очень нравилась, и я сказал ей однажды, что я на ней женюсь. Она засмеялась и сказала, что я ещё маленький.
- «Но я обязательно вырасту и женюсь на тебе, ты меня обязательно подожди».
- «Я тебя подожду, но ты, когда вырастешь, можешь про меня забыть, и я так и останусь одна!»
- «Я тебя обязательно возьму в жены, ты только подожди, пока я подрасту».
- «Но я намного старше тебя».
- «Для меня это не имеет значения».
 Мы стояли друг против друга. Она была выше меня ростом, и я смотрел на неё умоляющими глазами снизу вверх. Она улыбалась и внимательно смотрела на меня. Наташка нагнулась и крепко поцеловала меня. Я почувствовал тёплый волнующий запах её кожи. «Какой смешной», - сказала она и убежала. После этого случая наши отношения не изменились. Кажется, она понимала и принимала мою детскую влюбленность. Конечно, она была очень красивой, но чувствовалось в ней что-то ещё, очень притягательное.
 Потом мы с мамой уехали в Америку, и она потерялась в пестром водовороте жизни. Вначале я часто вспоминал Наташку. Вот она читает книжку у себя в комнатке за столом. На столе белая застиранная, но чистая скатерть. Солнышко, такое редкое в нашем полуподвале, золотит её челку и пушок на шейке. Потом я стал её забывать. Но даже через много десятилетий, обращаясь к прошлому, в закоулках памяти, я обнаружил воспоминания о Наташке - это мимолётное светлое облачко. Добрую улыбку и взгляд цвета тёмно-синих васильков.
На уроках в школе нам читали рассказы о героях пионерах: Павлике Морозове, который ради счастья всех простых людей не пожалел собственного отца; Володе Дубинине, воевавшего в партизанах против фашистов. С них нам нужно было брать пример. Самые лучшие девочки и мальчики поступали в пионеры. А самые лучшие взрослые поступают в ВКП (б).
Я взахлёб читал рассказы Льва Кассиля о детях, их жизни до войны и в военное время. Какие это были светлые и добрые рассказы про хороших людей! Особенно мне нравилась повесть про девочку Гулю, которая снялась в кино. Читал я и Гайдара. Так получилось, что про Тимура и его команду я узнал вначале из кино, а потом уже прочёл книжку. Тимура я очень полюбил и девочку Женю -тоже. Даже девочку Женю - больше, чем Тимура. А еще я читал про Чука и Гека. Они были очень похожи на меня, только не знаю, кто больше, Чук или Гек.
В школе я с завистью смотрел на пионеров, которые носили красные галстуки. У них шла своя загадочная жизнь, сборы, линейки, собрания. Нас в пионеры не принимали, мы пока ещё маленькие, в возрасте октябрят. Я этому был даже рад: учился я неважно, и меня могли не принять в пионеры. А в старших классах может быть, я подтянусь.
Шла зима. Играли в футбол на снегу, кто в валенках с галошами, кто в ботинках. Мячом, как всегда, служила консервная банка. В тёмных подъездах старшие ребята бренчали на гитарах и пели блатные песни. Рассказывали анекдоты про Сталина, Рузвельта и Черчилля. Сталин всегда оказывался самым умным и всегда выигрывал в спорах и состязаниях.
Другим отличием московской жизни от нью-йоркской были огромные очереди в магазины, кино, советские учреждения и вообще всюду. Особенно неприятно я себя чувствовал, когда товар кончался тогда, когда прилавок или касса кино находились уже передо мной. Становилось очень обидно: отмучился два часа - и на тебе! Всё напрасно. Особенно длинные очереди стояли в праздники за мукой. Вся Москва пекла пироги. Огромные толпы штурмовали кассы кино, когда шли трофейные картины: «Индийская гробница», «Багдадский вор», «Дорога на эшафот». В многочасовых очередях шла своя жизнь. Люди ругались, мирились, обсуждали политику, бытовые проблемы, становились хорошими знакомыми, почти родственниками, которые знали всё о соседях по очереди: о том, какая плохая свекровь или хорошая невестка, какие проблемы у сына! Но вот подходила очередь, наконец, получали желанный товар и расходились навек… До следующей очереди. Жизнь в очереди не всегда протекала мирно. Находились проходимцы, которые лезли без очереди: то они опаздывали на поезд, то торопились в больницу к маме. Проверить правильность их слов было, естественно, невозможно. Кто-то в очереди их жалел и пропускал, кто-то им не верил и прогонял. Возникала склока между сторонниками и противниками не желающих стоять в очереди. Причём, про самих зачинщиков очередь иногда даже и забывала. И, зачастую, они, взяв товар, исчезали. Но если таких спешащих на поезд, узнавали при повторной попытке влезть без очереди из-за возможного опоздания на поезд или в больницу (все жили в одном районе и ходили в одни и те же магазины), то их жестоко били.
Очередь жила сложной жизнью: кто-то уходил и просил окружающих его запомнить, но он крупно рисковал - могли не вспомнить и не пустить. Находились добровольные организаторы, которые пытались установить порядок, кто честно, кто в своих интересах. Иногда номера в очереди писали на ладони мелом или чернильным карандашом. Впрочем, номер всегда можно было подделать. Иногда этими номерами даже торговали. По-моему, наше поколение пол жизни провело в очередях. Очереди за продуктами были всегда. Постепенно исчезли очереди за мукой и мылом, но появились очереди за дефицитом: мебелью, одеждой, подписными изданиями. Интеллигентного вида молодые люди играли, стоя в очереди, в только что появившиеся в шестидесятых годах, карманные шахматы, затевали философские споры. При Горбачеве мы отстаивали огромные очереди за водкой. Интересно, в древнем Риме при раздаче бесплатного хлеба граждане тоже толпились в очередях?..
 Мама мне не разрешала одному выходить на улицу и за этим следила.
 Она думала, что я обязательно высунусь на проезжую часть, и меня может сбить редко здесь проезжающая машина. В школу я шёл дворами, да и вся жизнь проходила во дворах, так что на улице делать было нечего. Однако мне хотелось расширить свои познания о мире, и я нарушал запреты. Сначала я робко выходил из ворот на Ордынку и прогуливался вдоль ограды двора. Затем бегал по тротуару вдоль всего квартала до самого Клементовского переулка, где на углу находилась та самая булочная, которую я помнил с довоенных времен. Путешествуя в другую сторону квартала, я почти достигал Замоскворецкого моста, хотя на сам мост не заходил, так как для этого нужно было переходить мостовую. Я считал этот запрет странным, так как в Нью-Йорке я самостоятельно через улицу ходил в Централ Парк. Потом я понял, в чем дело: в Америке на красный свет выйти на проезжую часть было просто невозможно - шла сплошная стена машин. А у нас никто вообще на светофор внимания не обращал, в том числе я, и можно было легко попасть под машину.
 Отец совершенно неожиданно снова уехал в Америку, и мама сказала, что мы скоро поедем к нему.