Я несколько успокоился, но Чернышев продолжал истово исполнять волю директора, терроризируя и меня, и ребят. Что было делать? Единственный человек во всей Академии наук, который при желании мог бы найти управу на Сагдеева, был Келдыш. Важная оговорка -- "при желании". А может ли возникнуть у него такое желание? Хотя Келдыш отождествлял меня лично, и я мог бы проникнуть на встречу к нему, было достаточно очевидным, что он не возьмет нас под свое крыло. Зачем это ему? Не он ли сам дал Сагдееву карт бланш на переустройство института? Он не брал под защиту никого, предоставив Сагдееву действовать по собственному усмотрению. А наш случай и вовсе был не его ранга. Вариант с Келдышем не годился.
Но мне, тем не менее, надлежало найти какой-то путь защитить дело, которому я много лет верой и правдой служил, защитить от нападок своих сотрудников и самого себя. Забегая вперед, скажу, что в конце концов стал едва ли не единственным человеком в ИКИ, который не прогнулся перед вампиром-директором, не пресмыкался, не уполз, скуля и поджав хвост в небытие. Но стоило это, ох, как дорого.
Будучи всю жизнь беспартийным, я решился на нетривиальный шаг. Я записался на прием к первому секретарю Черемушкинского райкома партии Виктору Тимофеевичу Полунину. Тому, видимо, любопытно было послушать кандидата наук из ИКИ, и он меня принял.
В.Т.Полунин был человеком на своем посту новым. Его предшественник Б.Н.Чаплин (сын репрессированного в 30-х гг. секретаря ЦК ВЛКСМ) прославился 15 сентября 1974 г. "Бульдозерной выставкой" -- одной из наиболее известных публичных акций неофициального искусства в СССР. Выставка картин в голом поле была замыслена московскими художниками-авангардистами и разгромлена местными властями с привлечением милиции, поливочных машин и бульдозеров -- отсюда и название. Местом проведения выставки был Черемушкинский район -- окраина пустыря с нечетной стороны Профсоюзной улицы за пересечением ее с улицей Островитянова. Это недалеко от ИКИ, а на улице Островитянова я тогда жил. Теперь на месте, где разворачивали выставку, находится один из выходов станции метро Коньково (последний вагон от центра). После "Бульдозерной выставки" первый секретарь Чаплин был направлен послом во Вьетнам, а освободившееся кресло занял В.Т.Полунин.
Первый секретарь столичного райкома партии был очень высокопоставленной фигурой. И прием у него выглядел внушительно. Мы не разговаривали с глазу на глаз, поскольку он был окружен свитой, которая тут же предоставляла ему необходимые справки и записывала поручения.
Я сказал Полунину чистую правду, только без критики Сагдеева. Я сказал, что начинал свой трудовой путь у Королева и всегда думал об интересах советской космонавтики. Тем временем в ИКИ пришел молодой энергичный директор и случилось так, что мы с ним имеем разные взгляды на развитие космонавтики. Я признаю, что руководство вправе вести дела института так, как оно считает нужным, но это не причина увольнять меня из института. В этом вопросе Сагдеев горячится. А Чернышев, не вникая в суть дела, третирует меня почем зря.
Полунин поинтересовался, в чем же суть моих взглядов. Я объяснил, что пионерские космические полеты разрабатывались поодиночке и не были связаны друг с другом в систему. Теперь же пришла пора отказаться от старого подхода и действовать системно. Каждый новый полет должен базироваться на предыдущем и развивать его. Не зря же я нынче служил в Отделе перспективного планирования, -- я кратко пересказал Полунину весь план, который мы готовили для неудавшегося лунного совещания. Мой слушатель остался доволен.
Полунин при мне вынес решение. Он поручил зав. отделом науки райкома позвонить Г.П.Чернышеву и просить его отвязаться от меня. Зав. отделом науки носил фамилию, которая звучала для меня сладостно -- Королев. Я наивно полагал, что дело сделано. Но Чернышев так вовсе не считал. Он имел приказ на уничтожение от Сагдеева и не мог отступить с полдороги.
Свободное копирование
