Сергей Прокофьев. Дневник - 314

9 июня

Сегодня я поехал с Андреевыми в Лондон: они на три недели, петь; я на три дня. en qualité de touriste[1]. Уже накануне шла укладка сундуков, особенно у Андреевых, и нагрузили их такое множество, что два taxi едва свезли их (и нас) на вокзал. На вокзале тоже была возня: носильщики, не очень дюжие во Франции, надрывались, выбивались из сил и ворчали. Наконец мы очутились на платформе и заняли места в небольшом и весьма наполненном отделении с дверью прямо на улицу. До отхода поезда оставалось пятнадцать минут, я гулял по платформе и постоянно слышал русский говор - это было довольно курьёзно для Парижа, но дело в том, что с этим же поездом ехала почти вся оперная антреприза Дягилева: много солистов и хористов.

В 8.25 утра поезд отошёл. Хотя было ещё раннее утро, но мы успели насуетиться и с наслаждением принялись за завтрак, который был крайне остроумно уложен в коробке, предусмотрительно купленной на вокзале Николаем Васильевичем. Он аккуратно делил всё на три части и мило кормил нас. Затем всех посетила приятная дремота, а после трёхчасовой езды мы прибыли в Булонь и опасливо посмотрели на море, боясь качки и тошноты. Но Ламанш был тих, и мы расположились на верхней палубе первого класса небольшого парохода, долженствовавшего перевезти нас через пролив.

Пароход отчалил. Я был в полнейшем восторге. Была восхитительная погода. Солнце нежно жгло, а выйдя на нос парохода, можно было ощущать упругий ветер с океана. Палуба была заставлена chaise longue'ами[2], в которых нежились на солнце английские дамы в клетчатых костюмах. Гуляла масса настоящих англичан, типичных «джентльменов»; прислуга тоже была английская. Словом, всё это было настолько другое, чем в России, всё было настолько похоже на описание путешествий из жизни англичан и американцев, что я чувствовал себя в каком-то новом мире: тянуло путешествовать, ехать куда-нибудь далеко-далеко, в Америку. Действительно, у нас в России говорят об Америке, как о чём-то таком, куда всё равно никогда не попасть, как на Луну. Здесь же она выглядит чем-то вполне естественным, вполне близким, почти осязаемым. Ведь по левую руку en plein[3] Атлантический океан, а огромный пароход, плавно и уверенно пересекающий нам путь, идёт в Нью-Йорк и через пять дней будет там. Усевшись рядом с Анной Григорьевной, я с увлечением заговорил с ней о путешествии в Америку.

Через полтора часа мы пристали к берегу Великобритании, к Фолькстону. Поезд на Лондон стоял тут же у пристани. Опять русские певцы... Ах, эти русские дикари, нервные артисты, бестолковые хористы, волнующиеся, суетящиеся, непонимающие ни слова по-английски и с отчаянием в голосе орущие друг другу через всю платформу, боясь перепутать поезд - как они были забавны! Наконец расселись и поехали. С нами в купе была чета других Андреевых, баритона. Я с ним был немного знаком. Теперь мы весело разговорились. Я знал, что он хорош с Захаровым, это меня интересовало, но разговора на эту тему я не поднимал.

К нам в купе ещё затесался хорист, приспешник Шаляпина и шут всей труппы. Он был очень комичен, всё время высовывался в окно и орал соотечественникам:

- Сенк-ю!! - что означало «благодарю вас», больше по-английски он не знал.

Вообще же ехать было томительно: жарко, пыльно, душно. Тоннели и связанная с ними копоть досаждали. Наконец начался бесконечный пригород, мы переехали Темзу (дрянь) и остановились у вокзала Черринг-Кросс. Тут становилось хуже: надо было действовать, но мы трое ничего не понимали и ничего не говорили по- английски. Анна Григорьевна знала несколько изуродованных выражений из «Русский в Англии», Николай Васильевич помнил полтора слова из прошлогоднего приезда, а я знал только жокей-клуб и ватер-клозет - больше ничего.

Мы глупо стояли на платформе, окружённые горой сундуков и беспомощно мимировали с носильщиком. В этот момент подлетела к нам Мария Ивановна, некогда русская дама, обожающая Анну Григорьевну и выехавшая её встретить. Она живо затараторила на собачьем языке, носильщик свалил вещи на тележку, и через несколько минут мы катили в автомобиле по улицам Лондона. Ничего, город как город; но хуже Парижа.

Мы остановились в тихой улице Clifton Gardens у дверей пансиона, где жила Мария Ивановна и где поселялись и мы. По случаю воскресенья прислуга гуляла и тяжеленные сундуки пришлось ворочать самим. Андреевы поместились в прелестной комнате с окнами в сад, которую уступила им Мария Ивановна, а мне дали комнату наверху — довольно скверную, но не всё ли равно, где переспать три ночи?

Заперев дверь, я с наслаждением разделся, предвкушая удовольствие вымыться после духоты и дорожной копоти, но должен был разочароваться: умывальника с краном не было, а стояла умывальная чаша и кувшин, причём кувшин был пуст. Кое-как накинув одежды, я хотел позвонить горничной, но звонка не было. Пришлось одеваться как следует и отправиться на поиски прислуги. Это было не совсем просто, но, найдя её, я привёл к себе, вручил пустой кувшин и она скоро вернулась с полным. Но, о несчастье, вода в кувшине оказалась горячей, почти кипящей. Эта идиотка решила, что я намерен бриться. Делать было нечего: я налил воду в таз, подождал, чтобы она стала терпима, и стал мыться горячей водой, утешая себя тем, что после неё температура воздуха покажется более прохладной.

Отмывшись и переодевшись, красный как из бани, я спустился вниз, где пили чай.

- Ну что, - торжествующе спросила меня Мария Ивановна, - чувствуете вы себя в самом культурном городе мира?

- И даже очень: умывальника нет, воды нет, звонка нет, электрического освещения нет, телефона нет, стульев нет...

- Как стульев?!

- Ну да: у меня один стул, да и тот дырявый.

- Я вам пришлю стул, - быстро сказала она, несколько смущённая моими лондонскими впечатлениями.

Затем Николай Васильевич отправился расписаться в книге у русской вдовствующей императрицы, гостившей в Лондоне. Я охотно взялся сопровождать его, чтобы посмотреть город. Но город был пустынен и мёртв по случаю воскресенья - это особенность Англии, даже почта не действует. Мы скоро вернулись обратно, обедали, а затем я гулял solo по Оксфорд стриту. Oxford-street хорош, бесконечно длинен, но ничем не поражает. Нагулявшись, я сел в такси и с трудом объяснившись с шофёром, втолковал ему мой адрес. В пол-одиннадцатого я был дома, где уже беспокоились, не потерялся ли я в Лондоне...