3 апреля
Письмо, поданное мне утром и написанное мне неизвестным почерком, похожим на мой, было от Ариадны Никольской. Наши пощёчины, полученные в почтамте, завершились неожиданной победой. Письмо гласит, что уезжая в Киев и жалея «если ваши замечательно остроумные письма, которые мне доставляют огромное удовольствие, останутся мною не прочитанными», она сообщает свой киевский адрес.
В полдесятого я пришёл в оркестровый класс, но, как и следовало ожидать, оркестр был представлен тремя учениками, и его распустили до осени. Черепнин долго говорил с нами об оркестровке, затем Дранишников играл свои вариации: смешение всех стилей, блестяще положенное на рояль; индивидуальности никакой. Когда Черепнин и Дранишников ушли, то я узнал, что скоро будут исполнять публично ансамбли пианисты, получившие 5+. Я остался подождать и позвонил об этом Максу. Захаров играл хорошо, но как-то не очень смело (сонату Франка). Рабинович играл уверенно и убедительно. Зейлигер хорошо. Затем мы с Максом пошли по домам, и я до вечера просидел за инструментовкой, а когда голова отказалась соображать инструментальные комбинации, делал клавир.