10 августа
Пишу это, сидя в Сонцовке.
Папа скончался двадцать третьего июля, пробыв ровно четыре месяца в больнице. После того, как в мае вырезали рак из кишечника, долгое время было мало перемен. Надо бы поправляться, но папа лежал и не поправлялся. Либо организм не мог сразу оправиться, либо болезнь была в корне не устранена. И действительно, появились в печени какие- то узлы, рак перешёл в печень и спасения не было. Последние дни папа был без сознания, а когда приходил в сознание, то под морфием, и умер не сознавая, что умирает.
Кончина его не была для меня ударом. Удар был двадцать седьмого марта, когда после первой операции доктора признали положение папино безнадёжным. С тех пор было столько уклонений в ту или другую сторону, что я уже не верил в выздоровление и временами даже желал скорейшей развязки.
Любил ли я его? - не знаю.
Если бы его кто-нибудь обидел, я полез бы на стену, заступаясь за него. Что же касается любви, то за последние шесть лет я отвык от него. У нас было мало общего, а интересов обидах - ни одного.
Зимой я видел его только в те короткие промежутки, когда он приезжал в Петербург, раза четыре в зиму. А потом главной точкой соприкосновения были наши занятия алгеброй, геометрией и рисованием, которые были иногда приятны, а иногда и нет, виной тому - излишняя папина педантичность.
Во всяком случае, я чувствую, что в настоящее время я ещё недостаточно оцениваю всю, безусловно, высокую личность моего отца, много мне послужившего, как своему единственному сыну, и своим упорным трудом надолго меня обеспечившего материально.
Мир праху твоему, праху хорошего и высокого человека!
Свободное копирование
