На следующее воскресенье встретили мы у Толстых чету Глинок, Федора Николаевича и Авдотью Павловну. «Жребий Глинок», как выражался сам Федор Николаевич:
Из двух неравных половинок
Бог нечто целое склеил,
Сказал, дохнул, благословил,
И это вышел — жребий Глинок.
Федор Николаевич в то время, как мама мне на него указывала, вынимал пальцами из чашки чая размокшие куски хлеба; в то же время он дергал себя за бакены и, говоря что-то с жаром, так размахивал руками, что только большие перстни его мелькали и ордена на шее и на фраке тряслись.
— Это тот Глинка, что написал «Плач плененных иудеев»; он был в числе декабристов и только недавно получил разрешение жить в Петербурге, — говорила мама, — а вот и жена его.
И мама указала на сухощавую седую даму, с отпечатком на лице бывшей красоты и непрошедшей строгости. Но меня занимал маленький черненький старичок[1], что полоскал свои пальцы в чае. «Плач пленных иудеев», декабрист и кресты на фраке никак не совмещались в голове моей в одно понятие, и, глядя на старичка, я подумала: «мама, верно, ошибается: это, верно, не сам он, но родственник того Глинки». Тогда понятия мои о декабристах были чрезвычайно смутны. Самое слово «декабрист» произносилось шопотом; сам Федор Николаевич, кажется, скрывал свое прошлое, как грех юности.
Когда мы хотели уезжать, графиня остановила нас.
— Мои милые, куда же вы? — говорила она. — Погодите, я познакомлю вас с Глинками, — и, обратясь к моей матери, прибавила. — Ах, если бы вы знали, что это за люди![2] Какие это чистые, теплые души, и сколько в них задушевности, сколько простоты! Да вы это сами увидите. Граф уже сорок лет знаком с Федором Николаевичем. Вы знаете, Федор Николаевич написал поэму из священного писания, под заглавием «Таинственная Капля».[3] Ее запретила цензура[4], но он ее читает у близких знакомых, только в самом близком кругу. Вы должны слышать ее непременно; дочь ваша должна непременно слышать ее. Для ее молодой души это будет духовная пища. При ней ему легко будет читать; вы знаете, он всегда чувствует, как его слушают, а поверьте мне, что именно такие молодые души в состоянии оценить прекрасное.
Мы познакомились с Глинками. Наступил вечер чтения «Таинственной Капли». Чтение было назначено у Толстых. Мы поехали втроем: папа, мама и я. Нас просили не разглашать об этом чтении, и эта таинственность, речи графини о душах и душевной теплоте, весь этот новый для меня мир, в котором божественное перемешивалось с запрещенным, производил странное впечатление. Из опасения, чтобы кто-нибудь посторонний, не посвященный в тайну собраний наших, не явился нечаянно, швейцару было приказано стоять у наружных дверей и впускать только тех, имена которых были ему сказаны.
Когда мы приехали, у графини сидела дама, высокая, немолодая, со впалыми глазами, вся в черном, кроме чепчика, завязанного на подбородке. Мне все виделись тогда святые и святыя, потому что я каждое утро читала Четьи-Минеи. Конечно, современные люди во фраках и нарядных платьях не походили на святых, но та дама, в черном и с кроткими глазами, походила «Мой лучший друг, княгиня Шаховская, — сказала графиня, — а что это за существо, вы сами оцените…» — «Ах, графиня, — перебила ее по-французски княгиня, — прошу вас…» Картавый французский язык снял было с княгини вид святой, но она подняла к небу глаза и опять представилась такою, как пишут святых на образах, с кроткими, добрыми глазами и узкими руками.
Чай был накрыт в детской, на особой половине дома. Комнаты, предназначенные для чтения, стояли пустые, точно и они собирались с духом слушать «Таинственную Каплю». Окна детской выходили на Румянцевскую площадь. Солнце закатывалось и бросало последние лучи свои, самые яркие, на кадетский корпус. Половина площади была в свету, половина, под самыми окнами детской, покрыта синею тенью. Я стояла у окна, любовалась освещением, но мне опять было жутко. Ровни мне не было, а я все вспоминала слова графини, что при мне ему легко будет читать, потому что у меня молодая душа. А вдруг я не так, как надо, буду слушать, и он это почувствует, так как он ведь все чувствует? Но явились еще две молодые души: сын княгини, князь Иван Николаевич, молодой офицер, и Николай Осипович Осипов, молодой художник. Я обрадовалась, что нас, молодых, будет трое. Смущало только, что князь такой насмешник и вечно смешит, а Осипов казался мне вольнодумцем, потому что, как вольный художник, носил усы и эспаньолку. При Николае Павловиче усы и борода были большою редкостью. Никто из служащих в гражданской службе не имел права отпускать их, а военные носили только усы, но не бороду. Кроме вышеназванных лиц слушали чтение еще Алексей Тарасович Марков с сестрой Прасковьей Тарасовною, Завьялов, также художник, графиня Надежда Петровна Толстая, сестра графа, жившая у брата, и еще их брат приезжал, граф Константин Петрович Толстой. Были еще двое-трое мужчин, но теперь не припомню кто.
«Таинственная Капля» произвела на меня сильное впечатление, позднее я ее поняла и оценила, тогда же я только верила. Верила в совершенство стиха, в глубину мысли, в неподдельность восторга, ею производимого. И никогда не изгладится впечатление это из моей памяти. Никогда не позабуду я этих вечеров, таинственных, как она сама, их виновница. Занавесят наглухо окна, чтобы весенняя голубая ночь в них не глядела, внесут свечи, и затворят все двери. Глухо раздается в огромной зале голос престарелого чтеца. Он читал нараспев, торжественно, и на каждый размер стиха[5] у него был свой напев. Говорили после вольнодумцы, что он читает не хорошо; тогда этого не говорили. Тогда его чтению вторил восторженный шопот[6]; был ли он искренен, — не знаю.
«Таинственная Капля» читалась вечеров десять попеременно то у Толстых, то у Глинок; дослушав ее, мы уехали на дачу. Но перед тем еще, а именно 9 мая, было освящение часовни на Николаевском мосту. Ее строил мой отец. Чтобы укрыть ее от пыли и чтобы прохожие не мешали, над нею был сделан полотняный шатер. Наконец, 9 мая шатер сияли, и она предстала во всем своем блеске и красоте и была торжественно освящена в присутствии царской фамилии. Мы смотрели на церемонию освящения вместе с Глинками и Толстыми с балкона Академии Художеств.
