Наконец-то отношения Советского союза и США стали понемногу улучшаться. В области онкологии две страны подписали соглашение, что сделало возможным обмен специалистами. Вот таким специалистом – детским онкологом оказался я, 33-летний врач. Было решено, что в течение двух месяцев я посещу основные онкологические центры США, где изучу новые принципы диагностики и лечения детей, больных злокачественными опухолями.
Меня встретили в Вашингтонском аэропорту и на машине отвезли в небольшой академический город Бетезда, расположенный в пригороде. Отлично устроившись в комфортабельной гостинице, я на следующее утро поспешил в детское отделение Национального онкологического центра США.
Доктор Джон Зиглер, заведующий отделением, принял меня тепло и с интересом, а затем представил своим сотрудникам. Начался обход больных детей, страдавших онкологическими заболеваниями. На обходе присутствовали иностранные врачи, прибывшие в США на специализацию из многих уголков земного шара. Всего на обходе было не менее 15 человек.
Обсуждение проходило тут же у постели больных. Лечащие врачи подробно докладывали о диагнозе, демонстрировали анализы и множественные рентгеновские снимки, рассказывали о лечении. Джон, так он просил его называть, время от времени поворачивался в мою сторону и как-то немного насмешливо и надменно спрашивал: - А что скажет по этому поводу русский доктор?
Словом, было необычайно интересно и полезно. Все вновь услышанное мы старались записать в блокнот. Первый день прошел успешно. Было ясно, что такие обходы и общение со специалистами из других стран могут принести неоценимую помощь в будущем при возвращении в Союз.
Постепенно я освоился и чувствовал себя полноценным членом интернационального коллектива. По намеченной программе я вместе с коллегами из других стран посещал различные лаборатории, много времени проводил в огромной национальной библиотеке при Центре, где читал и копировал наиболее интересные статьи по диагностике и лечению онкологических заболеваний в детском возрасте.
Настал день очередной обхода в детском отделении. Слушая доклады лечащих врачей, мы переходили от одного ребенка к другому. Лицо 5-летнего мальчика привлекло мое внимание. Оно было сероватого цвета. Глаза у ребенка были как бы потухшими. Он был вялым и безразлично реагировал на ходивших рядом врачей.
Когда мы подошли к его кроватке, врач монотонно доложил, что у ребенка пару месяцев назад была удалена злокачественная опухоль почки, и сейчас он получает лекарственное лечение – химиотерапию – для профилактики рецидива и что у него все в порядке. Заведующий, выслушав доклад, погладил мальчика по голове и пошел к следующему пациенту.
Внешний вид ребенка мне не понравился. Мой 8-летней опыт работы в детском онкологическом отделении подсказывал, что с ним далеко не все в порядке. Более того, я был в этом уверен. Обход продолжался. Я спросил разрешения матери мальчика, присел на край кровати и стал осторожно ощупывать живот больного. Как я и предполагал, в области удаленной почки легко пальпировалось плотное опухолевое образование с кулак взрослого человека - рецидив рака.
Подойдя к заведующему, я попросил его вернуться к ребенку и внимательнее осмотреть его. Он недоверчиво посмотрел на меня, усмехнулся и подошел к больному. Через несколько мгновений лицо его стало серьезным. Прежней улыбки как не бывало. Он отвел меня в сторону и спросил, что побудило меня осмотреть мальчика. Я рассказал ему о тех признаках и симптомах, которые привлекли мое внимание.
Обход закончился. После этого Джон пригласил меня к себе в гости домой, что встречалось нечасто и являлось признаком особого расположения. С того дня вопрос Джона на обходе о том, что скажет русский доктор, уже звучал совсем по другому и с другой интонацией.
До поездки в Америку я нередко слышал о том, что западные врачи в вопросах диагностики опираются прежде на результаты исследований и заключения специалистов, проводивших обследование, в то время как русские доктора хорошо ориентируются по клиническим признакам и симптомам. Мой небольшой опыт в США в какой-то мере подтвердил существующее мнение.