Особое место занимал в ВТО так называемый периферийный отдел, через работу в котором прошло множество славных театральных людей. Преимущественно от них мы все и ездили в командировки. Некоторые из них сопровождали критиков, организуя не только процесс, но и быт. Особенно я любила ездить с Любой Земцовой. Удивительно похожая на Барбару Страйзенд, Люба комплексовала по поводу своей внешности, легко обижалась по пустякам, но верности и надежности была необычайной. Актерская дочка, выпускница ГИТИСа, Люба отлично понимала Театр и профессионально разбирала спектакли. При этом она всегда заботилась о своих посланцах, подкармливая их в период острого дефицита запасенной в Москве по случаю колбасой и сыром. Увы, она не была счастлива в личной жизни, а умерла страшной смертью - выпала из окна, что наводит на мысль о самоубийстве.
Долгое время выездная бригада состояла не из одних лишь критиков, как теперь. Туда входил обязательно профессиональный режиссер, специалист по сценографии, иногда - музыковед и специалист по сценической речи, чрезвычайно полезный именно в провинции с ее местными говорами и диалектами. Хотя и в Москве теперь актеры мало где говорят хорошо. Я езжу по стране почти пятьдесят лет (с 1964 года) и объездила большую часть провинциальных театров, но запомнилась, прежде всего, разумеется, первая поездка. Тем более, что была она экзотической - в Норильск, да еще в разгар зимы. Прилетела я поздно ночью, хотя полярная ночь длилась в Норильске круглые сутки. Как раз перед отъездом мне посчастливилось купить дорожную сумку из желтого пластика, очень пижонского вида. Первая норильская неожиданность поджидала меня уже при спуске с трапа самолета: обе ручки моей новой сумки просто отделились от сумки и остались у меня в руках, а сумка рухнула. Слава богу, что не развалилась на части: мороз был за пятьдесят, да еще с ветром. Самолет приземлился в чистом поле, то есть в тундре, откуда до города нужно было добираться на поезде, который ходил, кажется, дважды в сутки. Автомобильной же дороги тогда не было вообще. В ожидании поезда все пассажиры (самолет был небольшим) разместились в тесном бараке с докрасна раскаленной печкой. В поезде потом тоже сильно топили. В окошко была видна ровная бесконечность. "А по бокам-то все косточки русские...", и я никак не могла отвлечься от мысли, что и дорогу, и город, и градообразующий горно-металлургический комбинат строили зэки...В городе никто меня не встретил. Хорошо, что единственная гостиница находилась недалеко от вокзала, и я, спасибо маме, в валенках, ногой толкая перед собой сумку, борясь с леденящим ветром, добралась-таки до нее. В номере жара стояла страшная, и я, ложась спать, по привычке открыла форточку. Буквально минут через десять зазвонил телефон, и дежурная (как она узнала про форточку?) в доступных пониманию выражениях объяснила мне, что форточку надо немедленно закрыть, так как от холода могут лопнуть трубы. Пришлось спать в духоте, что не очень получилось. Утром гостиничный буфет подтвердил бытующую в народе легенду о "северном снабжении". К сожалению, об "погулять по городу" не могло быть и речи, так что в магазины (для укрепления все той же легенды) зайти не удалось. Но, когда мы ехали в машине обедать, стало понятно, что Норильск выстроен по образцу и подобию новых кварталов в Ленинграде, и что в нем вовсе нет ни флоры, ни фауны. Однако, поразило, что есть гуляющие на улице дети.
Театр тоже был неподалеку от гостиницы, и мы договорились, что добежим до него сами, без машины. Мы - это я и мои куда более опытные коллеги - Ирина Уварова и Марлен Кораллов. К вечеру я решила нарядиться, в том смысле, что пойти в капроне и взять с собой туфли. Рейтузы решила не надевать: рядом же. Последствия были катастрофические: капрон чуть ли не приварился к ногам, и в театре его отмачивали каким-то проверенным способом, благо пришли мы заранее. Помню довольно убогое здание типа клуба, крашеные дощатые полы с наледью ближе к входу. Помню, что в слабо освещенном буфете торговали пивом. Совершенно не помню, что мы смотрели, но хорошо помню, что мне решительно ничего не понравилось. Хуже того, никто ведь меня не учил, как обсуждать спектакли, я никогда этого не делала, и в данном случае, когда восхититься было нечем, не представляла, что буду говорить. Тем более, что я не знала, что происходит в других театрах, каков контекст... В результате, чтобы избежать прямого разговора о том, как все плохо в их спектаклях, я начала лепетать про то, что знала: как славно все устроено во французской провинции, в их драматических центрах. Неуместно и бестактно. Сама это осознавала, но поделать ничего не могла. Словом, провалилась. И галантный Марлен Кораллов потом как-то пытался сгладить неловкость, что-то упоминая про "первый бал Наташи". Много лет после того я испытывала ужас перед выступлениями на труппе и всё готова была отдать, только бы не выходить. Пока не выработала верную интонацию, не научилась подробному и конкретному анализу работы режиссера и актеров, не послушала, как это делают другие. И пока не сложилась общая картина театральной жизни в стране. Сейчас мне разбор в удовольствие, хотя актерам и режиссерам он нравится отнюдь не всегда, потому что все, особенно актеры, любят, чтобы их хвалили, а я с самого начала взяла себе за правило не кривить душой.
Свободное копирование
