В следующем, 1949 г. с тупым упорством я снова пришла в Институт истории, однако до подачи документов дело не дошло. Б.Ф. Поршнев, заведовавший сектором Новой истории, объяснил мне, что это совершенно бесполезно. Но я все еще не сдавалась. Я написала письмо в Калининский педагогический институт, и оттуда мне ответили, что в нынешнем, 1949 г. приема в аспирантуру по историческому факультету нет, но идет прием документов по кафедре философии. И я подала документы. Снова экзамены и снова все пятерки. Заведующий кафедрой, прочитав мой реферат, заинтересовался, вызвал меня, побеседовал, хотел взять к себе, и документы отправили на утверждение в Министерство просвещения.
Прошло два месяца. Я шла на урок и по пути мне передали письмо со штампом Министерства. Отлично помню этот день и эту минуту. Я ликовала и уже представляла себе, как я подаю здесь, в школе, заявление об уходе, какие при этом придется преодолеть трудности - ведь разгар учебного года, не станут отпускать. Пусть не Москва, но все-таки это победа! Да ведь Калинин - это совсем рядом с Москвой. На уроке, воспользовавшись тем, что слушала ответ ученика, я вскрыла конверт. Министерство просвещения коротко сообщало, что не сочло возможным утвердить мою кандидатуру в качестве аспирантки Калининского пединститута. Не помню, как я довела до конца урок. Вышла из класса, моя приятельница, учительница математики остановила меня в коридоре и стала рассказывать, что муж купил ей модные румынки - ботинки с меховой опушкой. Она удивилась, что я не отвечаю. А у меня в голове было только одно - скорее из школы! Прибежав домой и прочитав маме письмо, я не выдержала и принялась неудержимо плакать, так что самой было стыдно, а остановиться не могла.
Но это было всё. С меня довольно, решила я и забросила все свои мечты. Я прервала переписку с Манфредом, изо всех сил постаралась выбросить из головы все, что было связано с этими унизительными попытками, и смирилась с мыслью, что моя судьба - работать учительницей и жить в Западной Двине, где мне совсем не так уж плохо.