Бабушка проводила меня в Харьков, и там, в маленькой беседке на даче я провела жаркий, невеселый месяц. С маленьким Илюшей я ходила на станцию встречать Дину, приезжавшую из города после работы, иногда в воскресенье ездила с ней в город. Но мне не было хорошо - это был совсем уже не мой дом. На обратном пути в Шую я уже не видела Надежду Александровну, а провела два дня в тесном общении со своим двоюродным братом Олегом, 14-летним сыном брата моего отца Павла Валерьяновича. Милый, добрый мальчик, рано лишившийся матери и лет восьми взятый в дом к отцу и новой его жене. Он почувствовал во мне родную душу - и потому, что я тоже без матери, и вообще. Мы с ним много гуляли по Москве, он рассказывал о своей не очень-то веселой жизни. Договорились переписываться, некоторое время так и было, потом заглохло. Олег немножко влюбился, но это было совсем по-детски. А шесть лет спустя вспыхнуло ярким, но коротким пламенем.
Бабушке - мне так показалось тогда - хотелось от меня большего внимания. Она надеялась, что я побуду с ней побольше. Но, как всегда, я была поглощена совсем иным, чем родственные связи. Бабушка умерла в Москве, во время войны. Последнее, что я о ней знаю - она разогревала себе еду на подошве слабо нагревавшегося электрического утюга и, конечно же, влачила полуголодное существование, не получая помощи ни от кого, хотя в Москве жил воспитанный ею пасынок Борис да и племянница, когда-то въехавшая к ней в комнату, никуда из Москвы не уезжала. Племянница и похоронила ее на Ваганьковском кладбище, и могила сразу затерялась. Когда в 1943 г. я приехала в Москву, ее уже не было в живых. Я не искала ее могилу, мне это не приходило в голову. Я очень, очень виновата перед ней, как и перед некоторыми другими близкими людьми. Мы не были с ней близки, но ведь это была моя родная бабушка!
Свободное копирование
