3-е отступление, или январь 1966 года, немного мистики и рождение сестры
В морозный январский полдень 14 числа я возвращалась домой из школы. Настроение было отличное, а пощипывающий щеки мороз совсем нестрашен. По хорошо прочищенной дороге шагалось легко и весело, вот уже и деревня показалась, и крыши домов, и заиндевелые деревья, росшие в ряд вдоль деревенской улицы. Повторяя про себя заданное на дом стихотворение, я припустила к дому, но тут близкий и отчетливый гул самолетов заставил меня задрать голову и посмотреть в небо. Ясно различила два низко летящие самолета, на крыльях которых зловеще чернела… фашистская свастика. Видение на миг буквально парализовало меня каким–то сверхъестественным страхом, потом я взвизгнула и помчалась к деревне уже бегом, не разбирая дороги…
Позже, заново переживая этот момент, я не раз думала о том, что же в действительности я тогда видела? Оптический обман, иллюзию или фантастический провал во времени, куда каким–то образом угодили чужие боевые машины? Ни тогда, ни после я не могла найти разумное объяснение своему видению, а потому никогда и никому о нем не рассказывала, интуитивно ощущая, что взрослые мне не поверят, а девчонки поднимут на смех.
14 января 1966го года я примчалась домой испуганная и запыхавшаяся, ожидая, что вот–вот произойдет что–то очень страшное. Наверно тогда, в первый момент после напугавшего меня видения, я бы и поделилась с кем–то из родных своей тревогой, но дома никого не оказалось, даже матери, и я подумала, что она пошла за чем–нибудь к бабушке. На улице было тихо и спокойно, и я вздохнула с облегчением, решив что страшная свастика мне просто померещилась, тем более что на уроке мы как раз читали что–то про войну. Сняла верхнюю одежду и пошла переодеваться из школьной формы в домашнее платье, ибо это было первым и самым непреложным правилом, которое я усвоила с первых дней учебы.
Переодевание заняло какое–то время и я не успела пойти к бабушке. Пришел отец и сказал, что маму недавно отвезли в Савино в больницу, потому что подошло время родить ребеночка. Эта новость оказалась куда важнее призрачных самолетов, да и отец был рядом, чего же теперь бояться и болтать о всякой ерунде?!
Отец заметно нервничал, но я, несмотря на свои невеликие лета, отлично понимала, что переживал он из–за матери, а не от того, что тоже видел в небе нечто необъяснимое. На улице заметно холодало, и к ночи уличный термометр показывал температуру уже за минус двадцать. Мы поужинали и сидели с отцом на печи, а по стенам дома время от времени словно кто–то колотил большой палкой, – это мороз так проявлял себя, а в трубе то и дело завывал ветер. Мне было тоже немного не по себе, на недавние непонятные видения накладывалось беспокойство по поводу того, что матери впервые на моей памяти не было дома.
Утром по Ивановскому радио объявили, что в связи с сильными морозами ученики начальных классов сельских школ освобождаются от занятий, и я пошла к бабушке, а отец в Егорье узнать новости о маме. В селе в магазине был единственный на всю округу телефон. Вернулся он спустя часа полтора, я как раз лежала на печке, свесив вниз голову, а бабушка готовила завтрак.
– Леша, ну что? – метнулась она к сыну.
– Все хорошо, девчонка родилась, – ответил отец. – Вчера поздно вечером.
– Ну и слава тебе, Господи, – перекрестилась на иконы бабушка.
Из разговоров родителей я знала, что отец хотел сына, однако он ничем не выказал своего недовольства или огорчения, молча позавтракал и ушел на работу.
Морозы стояли всю неделю, пока мать находилась в родильном отделении, а в день, когда ее и новорожденную сестру доставили домой на "Уазике", мы впервые вышли на занятия. Придя домой из школы, я увидела стоявшую у теплой лежанки кроватку и лежащий в нем крохотный, как мне показалось, сверток, из которого торчало красное сморщенное личико ребенка. Взрослые: родители и водитель "Уазика" о чем–то разговаривали в маленькой кухоньке у печки, а я опасливо ходила возле кроватки, не решаясь подойти ближе и отчетливо понимая, что теперь у меня есть младшая сестра и что жизнь моя никогда уже не будет прежней.
Мать вышла на работу после весенних каникул, так что впереди у меня была еще целая четверть безоблачной школьной жизни. Возвращаясь домой, всегда заставала одну и ту же картину: мирно спящую в кроватке сестренку, которая уже не пугала меня, все больше и больше становясь похожей пусть на очень маленького, но все же человечка. К концу марта ее выпутали из пеленок и одели в ползунки и распашонку, она смешно дрыгала ручками и ножками, растягивала в подобие улыбки беззубый ротик и издавала смешные гукающие звуки. Потом я осмелела настолько, что подходила очень близко и протягивала ей палец, за который она цепко хваталась крошечной розовой ручкой. Летом мне уже поручали укладывать ее спать, и я брала на руки маленькое тельце и по примеру матери укачивала, сидя на кровати, и как умела напевала колыбельные, которые также услышала и запомнила от нее.
Но пока на дворе стоял январь и до лета было еще далеко.
Свободное копирование
