8.Маленькое отступление, или немного о личном.
Теплый сентябрь быстро закончился, и началась настоящая слякотная осень. Велосипеды пришлось поставить на прикол, сменить сандалики и туфельки на резиновые сапоги, достать демисезонные пальтишки и теплые платки. К портфелю бабушка приспособила длинные веревки, в те времена мы не носили их в руках, а перекидывали крестом за спину – так было намного удобнее.
В школе мы освоились, став частью большой дружной семьи. Отношения между учениками разных классов были ровными и дружелюбными. На самых старших ребят мы посматривали с уважением – они учились уже четвертый год, носили красные галстуки, выпускали стенгазету… Нам было до них еще так далеко, ведь мы только начинали свою школьную жизнь, и на наших фартучках не сияло пока даже красной октябрятской звездочки.
Очень скоро я поняла, что никаких «привилегий» от того, что мая мама учительница, мне не будет. Более того, наши «особые» отношения выражались совсем в другом, - она снижала мне оценку за любой, даже самый незначительный промах в ответе или помарку в тетради, какой простила бы любому другому ученику. Внешне ничем меня не выделяя, она строго следила, чтобы я тоже не смела проявлять никаких «родственных» слабостей, держала меня на расстоянии, не позволяя ни единого одобрительного слова и жеста.
Все это не могло не сказаться на моей психике и поведении. Как всякому ученику, мне хотелось заслужить за свои старания одобрение или похвалу из уст учителя, однако робко взглядывая в школе на мать, я неизменно встречала ее строгий равнодушный взгляд, в котором не было никаких эмоций. Мы и раньше не особо ласкались с ней, а теперь, когда она превратилась из матери в учительницу, я просто не понимала, как же должна себя вести? В школе относиться к ней, как к чужой, а дома подходить близко и называть по-прежнему мамой??? Так резко меняться у меня не получалось, и поэтому, придя домой после уроков, я старалась до ее прихода сделать все домашние задания и убежать к бабушке. Ей нравилось листать мои тетрадки и рассыпать щедрые похвалы моим стараниям, не преминув походя и поругать мою строгую наставницу:
-Чего это мать тебе тут четверку-то поставила? – ворчала она, листая тетрадку. – Сама-то так не напишет!
-Нет, бабушка, она учительница, и лучше знает, что надо поставить, - грустно вздыхала я, - вот видишь, тут крючок кривой, а тут вот за линейку я завела…
-Что же так придираться-то к родному дитятку? – не унималась бабушка. – Вот придет со школы, я ей скажу!
-Не надо, бабушка! А то она подумает, что я тебе жаловалась. Смотри, я сегодня лучше написала, наверно Фаина Александровна пятерку поставит.
-Надо ж так дочку вымуштровать, что она и дома ее по отечеству величает! Вот ведь характер, не позавидуешь! Это мать тебе так приказала, что ли?
-Нет, она не говорила дома ее на «вы», и по имени отчеству… просто привыкла я так…
Не могу сказать, что я не любила свою мать, или у меня были с ней плохие отношения. Однако второе «обличье» матери – «обличье» учительницы» не исчезало из моих глаз даже летом, когда от меня не требовалось соблюдение школьной субординации, заставляя постоянно быть настороже, следить за своим поведением и соблюдать определенную дистанцию.
Много позже, когда я была уже взрослой, мать и сама признавалась в том, что была излишне строга ко мне. Наверно, она очень мучилась этим, но не знала иного способа поведения с необычной ученицей – мы жили в деревне, где каждый человек на виду, и она больше всего боялась разговоров о пристрастном отношении к своей дочери.
Как бы там ни было, но мы пережили сложные для обеих четыре школьных года, и я навсегда осталась благодарна матери за полученные знания. Она научила меня не только грамоте и счету, она научила меня быть честным порядочным человеком, умеющим преодолевать жизненные трудности, с честью выходить из любого положения, не терять собственного достоинства и не опускаться до мелочных поступков и недостойного поведения.