К ночи с 29 на 30 марта наше положение было такое: генерал Марков занимал артиллерийские казармы и укреплялся там под сильным огнем противника; моя бригада (фактически Корниловский полк, сильно потрясенный) оставалась на прежних позициях, подавленная большими потерями и смертью командира полка; Партизанский полк, разбросанный в разных местах, был не в лучшем состоянии; о втором батальоне, вместе с командиром полка ворвавшемся в Екатеринодар, не было никаких известий; конница генерала Эрдели отходила к Садам.
К большевикам, видимо, подошли подкрепления. Их огонь не ослабевал.
Утром привезли на ферму тело Неженцева. Корнилов вышел к нему, долго в тяжелой задумчивости смотрел на него, перекрестил и поцеловал, как погибшего родного сына. .
Эта смерть сильно поразила его. Нередко в этот день среди разговора он говорил собеседнику: "Неженцев убит... Какая потеря..."
На другой день он сам отошел в лучший мир.
Действия генерала Казановича в ночь с 29 на 30 марта представляют собой замечательный эпизод, редко случавшийся даже в богатой приключениями гражданской войне.
Сбив цепь красных и преследуя ее, он сообщил о своем успехе Кутепову, мимо участка которого проходил, и просил его атаковать одновременно с ним, уведомив об этом Маркова.
Вот как описывает этот эпизод сам генерал Казанович:
"Не видя впереди никакого движения, я решил, что настало время двинуть мой 2-й батальон, составлявший последний резерв на этом участке. Послав соответствующее приказание с последним оставшимся при мне ординарцем, я, как только батальон поравнялся с курганом, стал во главе его и быстро повел к оврагу. Противник встретил нас бешеным пулеметным огнем, но, по счастливой случайности, прицел был высок: заходящее солнце светило в глаза большевикам, все пули летели через наши головы, что очень ободрило людей. На дне оврага я увидел старых знакомых елизаветинцев. "Здесь лежит тело убитого командира Корниловского полка, и мы не знаем, что нам делать". Так я узнал о смерти боевого товарища, с которым мы сражались бок о бок в стольких боях...
- Идите со мной в Екатеринодар.
После некоторого колебания ко мне присоединилось около 100 елизаветинцев. Еще короткая вспышка огня при подъеме из оврага - и противник, бросив свои выдвинутые вперед окопы, бежал к самой окраине города.
Между тем начало смеркаться, я не знал, как далеко продвинулись части генерала Маркова. Опасаясь попасть под огонь своих, я приказал всем офицерам при дальнейшем движении возможно чаще повторять слово "партизаны", крича: "Вперед, партизаны", "Равняйсь, партизаны" и т. п.
Действительно, скоро правее нас от казарм Екатеринодарского полка послышался оклик: "Что за партизаны?" - "Партизанский полк, здесь генерал!"
Ко мне подошел полковник Кутепов, командовавший левым участком генерала Маркова, состоявшим из перемешавшихся во время атаки людей Офицерского и Кубанского стрелковых полков. Я спросил, где генерал Марков, и получил ответ, что он пошел к своему правому флангу на участок генерала Боровского. Сказав полковнику Кутепову, что я сейчас атакую окраину города и проникну в глубь его по ближайшим улицам, я просил атаковать вслед за мной и правее меня; эту просьбу я просил передать и генералу Боровскому и их общему начальнику генералу Маркову. Полковник Кутепов обещал атаковать, как только я ворвусь в город.
Построив в первой линии свой 2-й батальон и 2-ю сотню 1-го батальона, взятую мною с участка Корниловского полка, а в затылок им елизаветинцев (обе линии в сомкнутом развернутом строю), я нацелил их по указаниям офицеров, уроженцев Екатеринодара, и повел их в атаку. После беспорядочной ружейной стрельбы большевики, залегшие на самой окраине города, разбежались, и мы вступили в какую-то улицу (как потом оказалось, в Ярмарочную). Осматривая боковые улицы, мы продвигались в глубь города, не встречая более сопротивления; попадались одиночные большевики, принимавшие нас в темноте за своих, их ловили и тут же приканчивали. При дальнейшем движении стали встречать разъезды, по первому из них кто-то выстрелил, и он благополучно ускакал; затем я запретил стрелять, и следующие разъезды мы подманивали к себе, называя известные нам большевистские части. Всего мы переловили таким образом 16 всадников; добыл и я себе отличного коня под офицерским седлом вместо клячи, на которой я до сих пор ездил.
При осмотре казарм, расположенных на Ярмарочной улице, оказалось, что в них содержится 900 пленных австрийцев. Узнав, что их окарауливает команда, поставленная еще кубанским правительством до занятия города большевиками, я приказал унтер-офицеру продолжать караулить пленных и поддерживать среди них полный порядок, а одному из наших офицеров приказал расписаться в книге. На другой день Корнилов сделал мне упрек, что я не вывел пленных немедленно из Екатеринодара: среди пленных могли оказаться чехо-словаки, пригодные для пополнения нашего батальона, но я тогда еще не знал, что Екатеринодар не будет взят...
Между тем стрельба на участке 1-й бригады стихла, орудие, стрелявшее с самой окраины города по этому участку, также прекратило огонь, я был уверен, что мои соседи справа также продвигаются по одной из ближайших улиц, а потому приказал от времени до времени кричать: "Ура генералу Корнилову!" - с целью обозначить своим место моего нахождения.
Продвигаясь таким образом, мы достигли Сенной площади. Оставив половину моего отряда с одним пулеметом на углу Ярмарочной улицы, а другую половину с другим пулеметом (при мне был один пулемет Максима и один Кольта) расположил на юго-западном углу площади. В таком положении я решил ожидать подхода частей 1-й бригады с тем, чтобы после передачи им Сенной площади идти согласно приказу на городское кладбище, куда и притянуть свой 1-й батальон и Корниловский полк. Все было тихо. На площади стали появляться повозки, направляющиеся к позиции противника. Преимущественно это были санитарные повозки с фельдшерами и сестрами милосердия, но попалась и одна повозка с хлебом, которой мы очень обрадовались, несколько повозок с ружейными патронами, и, что особенно ценно, на одной были артиллерийские патроны. Между тем ночь проходила. Встревоженный долгим отсутствием каких-либо сведений о наших частях, я послал по пройденному нами пути разъезд на отбитых у большевиков конях под командой своего ординарца сотника Хоперского (китайца по происхождению, вывезенного донцами мальчиком из Маньчжурии), приказал ему явиться генералу Маркову или полковнику Кутепову, доложить, что я занял Сенную площадь, и просил ускорить движение.
Вернувшийся через некоторое время сотник Хоперский доложил, что наших частей нигде не видно, что охрана города в том месте, где мы в него ворвались, занята большевиками, которые, по-видимому, не подозревают о присутствии у них в тылу противника. Принимая сотника Хоперского за своего, они расспрашивали его, что за крики и стрельба были в городе. Получив ответ, что там все тихо, один из собеседников сказал: "И кто эту панику пускает? Здесь говорили, что кадеты ворвались в город".
Потеряв надежду на подход подкреплений, я решил, что дожидаться рассвета среди многолюдного города, в центре расположения противника, имея при себе 250 человек, значит обречь на гибель и их и себя без всякой пользы для общего дела. Надо попытаться выбраться назад к своим, воспользовавшись тем, что охрана города занята, очевидно, каким-то вновь прибывшим отрядом большевиков, не знающим о нашем присутствии.
Построив в первой линии партизан с пулеметами, за ними елизаветинцев и, наконец, захваченных у большевиков лошадей и повозки, я двинулся назад по Ярмарочной улице, приказав на расспросы большевиков отвечать, что мы идем занимать окопы впереди города. На вопрос "Какой части?" отвечать: "Кавказского отряда". От захваченных большевиков я знал, что подобный отряд незадолго перед тем высаживался на Владикавказском вокзале. Подходя к месту нашей последней атаки, сначала натолкнулись на резервы большевиков, занимавшие поперечные улицы по обе стороны от Ярмарочной, а потом и на первую линию. Наши ответы сначала возбудили подозрения, затем раздались удивленные возгласы: "Куда вы идете? Там впереди кадеты". - "Их-то нам и надо".
Я рассчитывал, как только подойду вплотную к большевикам, броситься в штыки и пробить себе дорогу, но большевики, мирно беседуя с нашими людьми, так с ними перемешались, что нечего было и думать об этом, принимая во внимание подавляющее численное превосходство противника. Надо было возможно скорее выбираться на простор. Все шло благополучно, пока через ряды большевиков не потянулся наш обоз. Тогда они спохватились и открыли нам в тыл огонь, отрезав часть захваченных нами повозок, но большая часть из них успела проскочить и в том числе наиболее ценная с артиллерийскими патронами, шедшая в голове обоза [Повозка эта, попав под огонь,. ускакала куда-то в сторону и застряла в канаве недалеко от артиллерийских казарм. Ее долго не могли отыскать. Между тем слух о захвате 52 снарядов дошел даже до Корнилова, и, пока она наконец нашлась, на меня со всех сторон сыпались вопросы: где 52 снаряда? Так велик был недостаток патронов в нашей артиллерии. В то время, как у врага их было без счета.]. При выходе из города мы чуть было не попали в критическое положение: в ответ на огонь большевиков раздались наши выстрелы со стороны казарм Екатеринодарского полка; правда, недоразумение скоро выяснилось.
Первым я увидел полковника Кутепова: он сказал мне, что очень беспокоился о моей участи, слышал наши удалявшиеся крики "Ура", но ему не удавалось двинуть вперед смешанных людей разных полков, бывших в его участке.
Скоро подошел и генерал Марков, который сказал мне, что ничего не знал о моем предприятии и услышал о нем впервые, когда по его телефону передавали мое донесение в штаб армии. Он предложил мне сейчас же общими силами повторить атаку. На это я ответил, что время упущено, теперь уже светло, большевики предупреждены, подвели резервы, и атака на том же самом месте едва ли имеет шансы на успех.
Как потом оказалось, в Корниловском полку накануне был ранен полковник Индейкин, естественный заместитель Неженцева, был убит и храбрый капитан Курочкин, командир моего 1-го батальона. Отдельные роты и сотни после смерти Неженцева остались без общего руководства, и некому было их двинуть в атаку, так как генерал Богаевский не мог один везде поспеть. Этим объясняется, что моя атака осталась без поддержки и со стороны частей 2-й бригады".
Свободное копирование
