В Устюжне принялась я за новое ремесло: -- объявила себя по городу гадалкою... Успех был невероятный; наиболее охочие до гаданья бабы и девчонки даже решались приходить ко мне в "Белый Дом", -- правда только днем и большой компанией... Остальные просили меня: -- "Вы уж к нам заходите погадать, будьте добры... А то мы к вам туда боимся ходить... Мы уж для вас постараемся: -- самоварчик поставим, "рогушечек" испечем!.." -- Зазывали в "лучшие" дома города... Платили деньги, угощали... Уверяли, что ни одной из местных Устюженских гадалок со мной не сравняться... Моя привычная откровенность и тут была лучшим моим оружием... Приступая гадать я говорила каждому: -- "Гадаю -- как умею... А правда ли, нет ли -- кто знает? -- Сами увидите!.. Другие есть, -- совсем никакому гаданью не верят -- может они и правы?!.." -- А, бабы умиленно вздыхали: -- "И все-то она правду говорит!.. -- Хоть бы в одном слове ошиблась!.."
-- А когда мне за гаданье "припаяли" 169 ст. У. К. одна из баб в зале суда довольно зычно сказала: -- "Судят -- известно за что... За то что правду человек говорит... Кабы она врала, -- тогда другое дело!.." -- В кулацко-буржуазных домах Устюжны меня старались задобрить и обласкать еще и по другой, кроме гаданья, причине: -- зная каким влиянием пользуюсь я на "шпану" из "Белого Дома", -- зажиточные хозяева кормили, поили меня и приговаривали: -- "Уж вы вашим ребятам скажите, чтоб они нас не трогали... У нас и взять-то уже нечего, -- нас в прошлом году два раза обворовывали... Пусть бы уж лучше они к З-м, напротив; там -- и муки крупчатой, и барахла... И мешки с мукой прямо так на парадном и стоят..." -- "Ой, что вы! -- наши ребята разве такие!.. Наши ребята не воруют; так где-нибудь картошечки, пострелять заходят... Так как же "они" не боятся муку-то свою на парадном держать? -- Впрочем у них, кажется, собака злющая, -- верно на нее и надеются..." -- Таким образом меня старались улестить, видя во мне орудие отвлечь взлом от своего дома и науськать на тех соседей, с которыми хотели свести счеты. И я хлеб-соль помнила. Говорила ребятам: -- "В этом доме ко мне больно желанные -- не стоит трогать!.. Уж лучше что-нибудь казенное -- никому не обидно!.. А коммунисты -- сволочи: выслать -- выслали, а работы не дают!.." -- Через три недели после прибытия в Устюжну я уже опять "сидела", -- как следственная по делу о взломе "Магазина Союза Охотников". Взломав его, мы взяли "финки", большое количество ружей и деньги из кассы, но не все. Часть находилась в "несгораемом", а его вскрыть не удалось... "Дали" мне три года "отдаленных" и этапным порядком отправили в Сибирь...
Пока я сидела в Устюженской тюрьме, я с увлечением читала в газетах о колхозах... В этой идее я почувствовала что-то старокоммунистическое, что-то "октябрьское"... И я поспешила написать об этом Александру Ярославскому, ибо знала как его сердце -- сердце бывшего партизана "Каландаришвальца" (не знаю правильно ли я пишу название этого отряда) порадуется каждому подлинному, истинно-революционному, подлинно-революционному, -- достижению большевиков...
Свободное копирование
